Оставался лишь вопрос, когда это начнётся, и потянет ли Бурый такое, так как от его решений сейчас полностью зависели и мы. Это была почти финишная прямая, последний марафон, начав который, ты уже не сможешь сдать назад или остановиться передохнуть. Здесь или бежишь до конца, или умираешь. Последнее не входило в мои планы.
Иными словами, мне просто необходимо, чтоб Бурый победил, и начни он войну, а Бурый её начнёт, мне придётся выложиться на полную, чтоб он победил, вложив в это всё, что только у меня есть.
Глава 118
Бурый сидел у себя в кабинете, крутя в пальцах маленький брелок. Задумчиво, медленно, будто пытаясь что-то в нём разглядеть, в то время как сам взгляд был пустым.
Прошло столько лет. Ему двадцать восемь, он уже лейтенант, самый молодой в истории картеля. Всего этого он добился всеми правдами и неправдами, обманом и шантажом, подкупом и предательством. Особенно предательством, самым действенным способом из всех, что был в мире.
Люди могут сколько угодно говорить о том, что это низко и мерзко, но такова реальность — в борьбе за власть, когда речь идёт о твоей жизни и жизни твоих людей, нет такого понятия как «правильно». Его вообще не может существовать в кланах, которые строятся на нарушении закона. Потому, когда кто-то мучается и говорит: «Это подло, это низко и неправильно», Бурому хотелось кричать: «Так оглянись вокруг! Посмотри, кто вокруг тебя! Разве к ним это применимо?!».
Все они убивают, грабят и рушат, так о какой справедливости к ним может идти речь? Как можно применять к убийцам нормы, что рассчитаны на обычных людей? Они отказались от них в обмен на деньги и силу. Потому, когда говорят: с этим членом клана или картеля так жестоко обошлись, на его губах появляется улыбка. Человек принял правила игры — человек не смог обыграть противников. Незачем его жалеть.
Собственно, именно так он думал о себе каждый раз, когда старался взглянуть на всё со стороны. Он никогда не строил иллюзий, знал, во что лезет, знал, чем это грозит и чем он может заплатить. Бурый принял правила игры и не будет проклинать того, кто одолеет его — это лишь игра, в ней нельзя злиться на противника лишь потому, что он обыграл тебя.
Единственное, на что Бурый надеялся, так это что ему хватит сил на две вещи:
Добиться вершины и взять всё в свои руки.
Или же, при провале, улыбнуться в лицо тому, кто его обыграл, и признать хорошую игру. Не кричать, не плакать и не жалеть себя, а вести себя достойно того, кто шёл вверх, но облажался.
Сейчас, сидя в кабинете, чувствуя, как движется буря, как застывает кровь в жилах и люди готовятся схватиться за власть, он оглядывался назад. Всегда перед чем-то важным он сидел с бутылкой чего-то крепкого, думая о том, чему было несвойственно появляться в его голове. О жалости, о надеждах, о мечтах. Он двадцать четыре на семь был крутым хитрым бандитом, но в эти мгновения позволял себе слабости. Может потому, что это грело душу и тешило самомнение. Может быть попытка оправдать себя любимого, что так свойственно всем, кто ломает другим жизни, но жалеет себя.
А может потому, что жалел о своём выборе, который не принёс ничего.
Ради чего он боролся в те давние годы? Хотелось бы сказать, что не помнит, но память уже вытаскивала из закромов маленькие обрывки, словно видео нарезки или кусочки фотографий, сохранивших запах, тепло и вкус тех времён.
Да, он хотел спасти свою мать, точно… Тогда он ещё не стал тем, кем является сейчас. Так хотел, чтоб она выздоровела, что убил своего первого человека — поборщика дани, который их терроризировал: заколол его в подъезде куском заострённой трубы, а заодно нашёл деньги у него же на лекарства. Но на следующий день после выписки из больницы его мать застрелили на пороге её собственной квартиры.
За всё надо платить. Очень скоро ему пришлось понять, что хуже расплаты может быть только выбор — выбор того, кто должен расплатиться. Парень или девушка? Убить парня или ослепить девушку? Кого выбрать? Ведь было предельно ясно сказано, что парня, который не справился, надо наказать самым суровым образом. Он до сих пор помнил, как она кричала, молила отпустить её, а потом визг под ладонью, и она уже никогда не сможет взглянуть на мир своими глазами.
Панк, с которым он работал, тогда сказал:
— Надо было убить парня, Бурый. Надо было убить его и не мучить ту девчонку.
— Убить… наверное, я пока ещё не созрел мочить детей за промахи, — улыбнулся он тогда Панку в лицо.
— А ослеплять созрел?