Прощённые долги

22
18
20
22
24
26
28
30

– У меня другое мнение, но спорить с тобой не буду, – примирительно сказал Андрей. – Но ведь и за тебя очень страшно. Ведь Уссер жив, а по его племяннице можно судить, что это за фрукт. Сволочная баба! И этот белый халат, лицо, как на образах… – Андрей стряхнул пепел в окно. – Севыч, скоро до Захара доберёмся?

– Подъезжаем. – Грачёв выглянул в окно. – Хорошо, что сегодня суббота, и людей на улицах меньше обычного. Да и Захар гарантированно дома, если только на даче не заночевал.

– Хотелось бы застать его, конечно, – спокойно сказал Готтхильф, посасывая очередную сигарету. – Мне тоже ясность нужна. Если договоримся, легче будет работать. У нас с Тимом ещё Ювелир на очереди. Надоел мне, признаться, хуже горькой редьки. Зря спас его тогда от рака. Так ведь кто же знал, как потом расклад ляжет…

– Тим, поворачивай на Наличную, потом – на улицу Нахимова, – скомандовал Грачёв. Он наклонился к лобовому стеклу, прищурился. Небо над заливом быстро светлело. – Там корпус трудно найти, так что я буду показывать.

* * *

Приглушённый свет лампы с зеленоватым абажуром делал комнату похожей на подводное царство. В кабинете Захара Горбовского сидели Филипп и Тим – по-прежнему в форме, но без шинелей. Готтхильф полировал ветошью свои лакированные сапоги, которые вымазал в огородной грязи. Рядом, на журнальном столике, лежал блокнот покойной Элеоноры Келль, но Филипп пока не нашёл времени, чтобы в него заглянуть.

Тим драил свою обувь старым «Литератором», который дала ему Леокадия Леонидовна. Грачёв привалился боком к столу, вытянув вперёд ноги в кожаных штанах и в высоких, почти до середины икры, итальянских кроссовках.

Сам же Захар Сысоевич, накручивая на кулаки конец пояса, перетягивающего домашний халат, расхаживал по комнате. Он то и дело натыкался взглядом на замшевую кобуру с «вальтером». Она лежала тут же, на диване. Потом, совладав с собой, полковник остановился, шумно вздохнул. Он наконец-то принял решение, и теперь не знал, вывезет ли на сей раз кривая.

– Да-с, хлопцы, учудили вы историю! – протянул Горбовский, ругая себя последними словами за данный Грачёву совет. – Что теперь делать будем, а?

– Решайте вы, товарищ полковник. – Грачёв полез за сигаретами «Салем».

Все закурили, после чего перешли к обмену мнениями.

– Запутались мы с вами, не находите? – продолжал Захар, глядя через окно на залив.

– А что делать было? – парировал Филипп. – Надо раз и навсегда решить, что для вас дороже. Жизнь Андрея не может цениться ниже, чем буква инструкции.

– Я тоже так считаю, – согласился Грачёв. – Мы действовали в соответствии с обстановкой, а потом рассказали вам всё, как на духу. Последнее слово за вами, Захар Сысоевич. К тому же, погибли одиннадцать бандитов, о чём тоже плакаться не стоит. Они всё равно закончили бы так. А Андрей спасён, как видите. Ради этого, собственно, мы и кооперировались с Филиппом.

– Не могу привыкнуть к вашему маскараду, – признался Горбовский. – Спросонок вообще ничего не понял. Вроде, и не пил вчера, а заглючил. Стоят два фашиста, в натуре! И с ними – Севка, да ещё и Андрей в двух одеялах! – Горбовский взял со стола диктофон. – Всеволод Михалыч, друг мой любезный, скажи-ка по совести… Каким образом люди Ювелира записали ваш с Андреем разговор, прямо на Кировском, да ещё ночью? Когда тебе успели «жучок» поставить, не вспомнишь?

– Знай я ответ на этот вопрос, вчерашнего не случилось бы! – с невыразимой болью ответил Грачёв. На его заросших иссиня-чёрной щетиной щеках медленно вспухли желваки. – Я не меньше вашего потрясён услышанным. Ещё перст Божий, что ни я. ни Андрей не назвали имя агента, не упомянули посёлок Песочный.

– Этого Уссеру за глаза и за уши хватило бы! – согласился Готтхильф. – Всеволод, я тоже хочу разобраться. Ты разве домашних не предупреждал, что, если кто-то чужой находится в квартире, нельзя с него глаз спускать? За любым водопроводчиком надо следить по крайней мере вдвоём. Может зазвонить телефон, как это часто случается. Хозяин идёт снимать трубку, а тем временем микрофон уже установлен.

– Я тысячу раз всех предупреждал! – Всеволод сжал окурок в побелевших пальцах. – Ни мачеха, ни её мать маразмом пока не страдают. Они вполне осознают важность моей работы.

– Ещё у тебя дома кто-нибудь есть? – спросил Филипп, меланхолично счищая брызги грязи со своих галифе.

– Сестра, ей почти семнадцать лет.

– Она может прошляпить такое дело? – настойчиво интересовался Обер.