Дефолт

«Никого не вините, я сам решил поступить так, потому что стал опасен для вас. Без меня тебе и дочери будет спокойнее. Я очень любил тебя, Леся. Помни всегда об этом, что бы тебе ни довелось обо мне узнать». И подпись, число, даже время – как обычно.

«Стал опасен для вас… без меня будет спокойнее». Саша тупо смотрела на флягу из модного кубачинского серебра, стоящую на тумбочке мужа – наверное, перед тем, как выстрелить, Артём осушил её до дна. Тем же серебром, чашками и блюдцами, стопками, подносами забит сервант в гостиной. Там же хранится неказистая маленькая ложка – на Аллочкин первый зубок. Для сына они хотели купить именно кубачинскую. И ещё Артём обещал, если будет сын, подарить жене колье с бриллиантами и сапфирами – тоже от кубачинских, но золотых дел мастеров.

«У него может возникнуть соблазн моментально разрубить узел. Ему жаль вас с дочкой… но другого выхода он не видит… Он хочет тем самым вас спасти, избавив от себя, источника всех зол. Но это не так, ваш муж ошибается кардинально, и вы обязательно должны ему об этом сказать…» Теперь уже не скажешь. Несмотря на пророчество, Саша до последнего момента не верила, что ЭТО произойдёт так быстро. Не нужно было идти в собор. Прости меня, Господи, за такие грешные мысли…

Но против очевидного не возразишь. Она действительно надолго задержалась в Питере, а ведь муж был тогда ещё жив. И когда самолёт садился в «Шереметьево-1», Артём тоже ждал Сашу. А она, уже зная о том, что угрожает мужу, не поторопилась, и теперь не смеет осуждать самоубийцу.

Перед тем, как выстрелить в себя, Артём снял очки, переоделся в старый спортивный костюм, который давно не носил. Всегда аккуратный и бережливый, он не желал портить дорогие вещи. На ноги натянул шерстяные носки, связанные ещё матерью, – берёг их, как память, в пакете с нафталином.

Наверное, захотел тем самым напомнить об участи Нинели Матвеевны – скромной, безотказной работницы завода «Штамп», которой даже не могло присниться будущее богатство старшенького. А завершилось всё так же трагически и нелепо. И тогда, и теперь остались у трупа два несчастных, покинутых существа. Ушедший бросил их, не пожалев, не подумав, как они без него станут существовать.

Саша свернула записку вчетверо, положила в нагрудный карман рубашки. Прижала ладонь ко лбу, пытаясь собраться с мыслями, сообразить, что нужно делать в первую очередь. Аллочку следует подготовить ещё во дворе. Она не должна неожиданно для себя увидеть мёртвого отца, его кровь на постели, пистолет, выпавший из обмякшей руки.

Девочка и не подозревала, что в доме есть оружие. Неприятности родителей её не касались, мать не разрешала Аллочке смотреть по телевизору новости, боевики и криминальную хронику – дабы не травмировать нежную душу. Но надо ли было поступать так? Наверное, при ином воспитании Алле было бы легче воспринять случившееся без срыва. А сейчас ещё неизвестно, чем всё кончится. Жаль, что дочка не остаётся на неделю в пансионе…

Нужно немедленно вызвать милицию и врача. Артёму ничем нельзя помочь, но официально констатировать смерть необходимо. Потом приедет судмедэксперт, который сделает подробное заключение. Но ещё до прибытия представителей власти она должна сбегать к Молчановым – ведь ближе них никого в Москве нет. Разве что бабушка мужа живёт в Хамовниках, но она старая и больная – на улицу не выходит и с постели почти не поднимается.

А Никита с Артёмом скорешились ещё в армии, в «карантине». Вместе учились наматывать портянки, пришивать подворотнички к гимнастёрке и крючки к шинели. Получали затрещины от «дедов», вкалывали на них, как рабы, выполняли самые безумные их прихоти. Юноши прятали под формой синяки, валялись в санчасти. И мечтали как можно скорее из совершенно бесправных «слонов» превратиться в более уважаемых «фазанов».

Через восемь месяцев каждый из них получил до дюжине ударов железной бляхой от парочки «дедушек» и надел кожаный ремень – отличительный признак «фазана». «Слонам» же разрешалось носить только кожзаменитель. И если первой о трагедии узнала супруга Артёма Лукьянова, то вторым должен стать закадычный друг, который был с ним и в горе, и в радости, и в голоде, и в сытости.

Оставив люстру зажженной, Саша бесшумно вышла из квартиры, прикрыла, но не заперла дверь, и позвонила к Молчановым. В табличку с номером квартиры Никита вмонтировал камеру, и они с Мариной получили возможность рассматривать гостей, не вставая с кресел, на экране собственного телевизора. «Телик» работал вечерами напролёт, и сейчас тоже, потому что сразу же раздались уверенные быстрые шаги, и дверь открылась.

– Ой, Сашка! Приехала? Заходи!

Марина Молчанова пыталась казаться властной, спокойной, как прежде, но Саша заметила, что веки её припухли, и с лица пришлось смыть макияж – значит, недавно ревела.

– А у нас раковый бульончик на ужин, здорово с бодуна помогает. Артёма-то нашла, нет? Если объявится, тащи его к нам. Он как раз этот супчик у меня и просил…

Саша молча смотрела на неё, не в силах разжать челюсти, расклеить губы. И рассматривала шёлковую пижаму подруги, прелестный муаровый рисунок, кружева на вороте, серьги в виде бриллиантовых капель. Высокая и мускулистая, бывшая баскетболистка, Марина, казалось, не знала ни устали, ни печали, и этим восхищала Сашу.

Чёрные жёсткие волосы в идеальной укладке, серые глаза, резкие, почти мужские черты – и нежная гладкая кожа, длинные ресницы, отмассированная шея, загадочный взгляд. Работа на износ в трёх фирмах, вечные шейпинги-тренинги – и домашнее хозяйство, счастливое материнство. Как говорится, без отрыва от производства Марина родила их общую с Никитой дочку Ксеньку, и во время беременности занималась специальной аэробикой, чтобы не чувствовать себя больной и беспомощной.

Когда же они виделись в последний раз, и не на лестнице, не мельком, а за накрытым столом? Кажется, в начале августа, на празднике первой растопки французского мраморного камина в доме Марининого отца. Рэм Ливерьевич Лисовский, крупный спец по торговле оружием, выглядел бодрым и весёлым, а уж умирать-то и совсем не собирался. Впрочем, тогда и Артём не помышлял о том, чтобы выстрелить себе в висок.

– Да что с тобой? – Марина энергично встряхнула Сашу за плечи. – Худо, что ли? Тошнит тебя? Да отвечай же! Давно вернулась?

– Только что, – рассеянно отозвалась Саша, не представляя, с чего начать.