Дефолт

Саше хотелось поскорее остаться совершенно одной, и всю ночь провести в темноте, в тишине. Слишком много сил ушло на то, чтобы дожить до похорон мужа. А потом ещё несколько часов находиться в центре внимания, ловить сочувственные, официально-скорбные и откровенно торжествующие взгляды приехавших на Троекуровское кладбище. Отпевали покойника заочно, как всех самоубийц, уже после того, как опустили итальянский полированный гроб в устланную еловыми лапами могилу и забросали сухой землёй.

Бабушку Артёма по кладбищу водили два охранника из фирмы внука, которые утром забрали её из квартиры в Хамовниках, на джипе привезли в Крылатское, и весь день нянчились с ней, как с малым ребёнком. Но иначе и нельзя было – ведь Таисия Артемьевна и жила только благодаря трогательной заботе сестричек и сиделок из Красного Креста, услуги которых благодарный внук оплачивал щедро и еженедельно. Точно так же не оставались обиженными и охранники, когда требовались их услуги.

Отправив рано утром джип за бабушкой покойного мужа, Саша выехала на вокзал встречать Михаила Ильича и Татьяну, и впрямь только что вернувшуюся из Туниса. Рослая, дебелая, очень похожая на мать и брата, Татьяна изнуряла себя диетами, боясь располнеть, как они. Но пока девушка сохраняла стройную, статную фигуру, покатые плечи, лебединую шею и длинные ноги, которые и демонстрировала сегодня на залитом осенним солнцем кладбище. Чёрное платье-мини, распущенные золотистые волосы, голубые глаза с поволокой – и никакой скорби по брату, фактически содержавшему её. Такой чёрствости, даже наглости Саша от золовки не ожидала, несмотря на напряжённые с ней отношения.

Привезли родственнички покойного из Тулы ящик водки, шмат шпика собственного изготовления, несколько солёных рыбин и прочую деревенскую закуску, которой в Москве не сыщешь. Медников имел кирпичный домик под Тулой, нехилое хозяйство, и каждый год набивал погреб разносолами.

– Сто раз говорил? – Михаил Ильич поморгал, снял очки, протёр их мягкой фланелькой и снова надел. – Правда? Ну, значит, говорил. Память дырявая стала. Короче, виноват я, Александра, и перед сыном, и перед Нелей. Я ведь жену-то в петлю загнал своим блядством… А уж коли мать – самоубийца, то и сыну легче на такой шаг решиться. Артём всегда свою мать любил и слушался, брал с неё пример. Танька-то Нелю не помнит, меня куда лучше знает. А Артём так и не простил…

Медников потеребил пальцами жидкие седые волосы, оставшиеся от пышной шевелюры, за которую Нинель Матвеевна его так любила.

– Александра, можно попросить по-родственному? Знаю, вы ничего доброго про меня от Артёма не слышали, но всё же…

Медников ещё немного помялся, провёл шершавой ладонью по морщинистому лбу.

– Говорят, в Москве китайскими методами от облысения лечат. Центр «Восток-Мед», кажется. Артём говорил, у вас там врач знакомый работает. Деньги есть у меня. Просто хочу, чтобы вы словечко замолвили. Без очереди мне надо, понимаете?

– А куда вы так торопитесь?

Сашу раздражал гомон гостей за столом, лай таксы в комнате Аллы тоже действовал на нервы. Облака табачного дыма плавали по квартире, от чего Медников всё время кашлял.

– К тому же в центре нет никаких очередей. Вас примут с распростёртыми объятиями и без протекции, особенно если вы заплатите живыми деньгами, и лучше всего долларами.

– Сердитесь? – Михаил Ильич всё понял правильно. – А зря, я ведь за Нинель восемь лет отчалился. Кроме волос ещё и здоровье потерял. Боюсь, все лёгкие отхаркаю скоро. Один живу в доме, слова сказать не с кем. Одни кролики да свиньи, ещё куры с гусями…

– Вы ведь не за Нинель Матвеевну, а за поножовщину сидели.

Саша не могла и дальше втолковывать виноватому, в чём он виноват. Теперь, когда Артёма больше нет, разговаривать с его папашей и вовсе ни к чему.

– Вы ранили человека, и он вскоре умер.

– Нет, не за него я чалился, Александра! Перед ним я чист, он к моей жене в постель залез. И я был на сто процентов прав. А те восемь лет – за Нинель! Может, ещё навесят, не знаю. Я ведь на продуктовом складе работаю, дружок устроил, ещё с рынка. Так вчера, вообразите, двадцать мешков сахара украли! Ночью дверь взломали и вывезли. Такое в моду вошло, когда кризис начался – все голодной зимы боятся. А не верит начальство, что кто-то посторонний. Думают, что, раз я сидел, то и украл. Или помог кому-то расказачить склад, навёл на него. Так что на воле недолго гулять мне придётся.

Медников посмотрел в непроницаемое лицо снохи и круто переменил тему:

– Мне сейчас на электричку, хочу с Танькой проститься. Она же с бабкой своей в Хамовники едет?

– Да, я отправляю их туда вместе с Аллочкой и собакой. А сама поживу здесь одна. Я очень устала за эти дни, Михаил Ильич.