Дефолт

А сегодня ёлки нет – только поставленные в вазу, украшенные ветки. Без мужа Саша не могла установить крестовину и затесать ствол. Да и зачем ей, одинокой, громадная ель? Немножко игрушек и «дождика», запах хвои, толстая витая свеча, маленький пушистый игрушечный заяц. Тогда, помнится, все гости нацепили тигриные маски – ещё не зная, что год окажется таким же хищным и безжалостным, как и его символ…

Теперь Саша принимала и угощала сама себя. Она слишком хорошо понимала теперь, что такое друзья, и лучше пусть вместо них останутся пустые стулья. Саша будет пить и есть одна, а потом ляжет в постель и надолго заснёт. Покой, тишина, молчащий телефон – не лучший ли это подарок? Ей ничего не нужно, кроме здоровья дочери. И ещё одного – чтобы о ней все забыли. Как здорово будет, если и не вспомнят больше никогда!..

В половине двенадцатого Саша включила телевизор и возобновила приятные хлопоты. Брат Павел оставил ей для торжества бутылку коньяка «Золотые струны», выполненную в виде скрипки, – из знаменитых Криковских погребов. Когда-то такую же бутылку они с Артёмом подарили Наталье Торшуковой, которая теперь даже не позвонила.

Саша совершенно не хотела есть, и всё же уставила стол салатами, испекла пирог с грибами, сделала заливную рыбу и винегрет. В холодильнике стоял овощной плов – для Аллочки; дочь его всегда любила. На сладкое, опять-таки в основном для дочери, Саша приготовила пироги с курагой, яблоками и изюмом. Она специально не соблюдала пост – просто после болезни не могла ни есть, ни видеть мясо.

Пятый раз за день зажурчал телефон на подушке, но так тихо и вкрадчиво, что Саша насилу его расслышала. По привычке вздрогнула, немного подумала, но всё же сняла трубку.

– Сашенька, здравствуйте! Вы не узнали меня? Это Софья Степановна.

– Узнаю, почему же?

У Саши свело скулы, захотелось плакать. Зачем она позвонила? Саша был спокойна, так счастлива этой волшебной ночью!

– С Новым годом вас! С новым счастьем! А Аллочка уже дома?

– Нет, она в больнице. И я не знаю, придёт ли к нам новое счастье. Старого-то пятый месяц нет…

– Что за настроение, милочка? Я тоже больна, голова раскалывается, но я не теряю оптимизма! – затарахтела Софья Степановна.

– По-моему, вам от оптимизма уже лечиться надо! – грубо ответила Саша, и её висок под прижатой к уху трубкой заныл.

Неужели приступ? Сейчас, в новогоднюю ночь? Саша боялась опять потерять способность чувствовать запахи и прикосновения, видеть и слышать. Может закружиться голова, померкнуть сознание. А рядом – никого…

– Вы не хотите со мной разговаривать? – удивилась Софья.

– Не хочу.

И Саша положила трубку. Она почему-то ждала, что телефон зазвонит снова, но он молчал. Кажется, Софья Степановна всё поняла, и больше беседовать с ней не придётся никогда. Как же здорово, чёрт возьми, когда нет друзей! Это условность, театр, игра в равенство и братство. Только лгут и предают друзья по-настоящему. Для чего они нужны людям? Почему иметь много друзей престижно? Чем их больше, тем реальнее получить нож в спину…

И всё-таки Саша не могла не заесть горькое сладким. Она робко протянула руку к трубке, дрожащим пальцем нажала семь кнопок. Этот номер она помнила прекрасно – даже если бы и захотела забыть, не смогла. Чтобы успокоиться перед тем, как уйдёт этот проклятый год, встретить тот, неведомый, с улыбкой на устах, она должна услышать голос своего доброго гения. Той, что жертвовала собой ради них с Аллой. Но она никогда не станет Сашиной подругой, а прочих не хочется видеть.

– Алё! – сказал на том конце провода детский голосок.

– Октябрина? – на всякий случай уточнила Саша. И, получив утвердительный ответ, продолжала: – Ты маму можешь позвать?

– Могу, – серьёзно ответила девочка с редчайшим именем.