Дефолт

Оксана, нажимая на кнопку «пар», отглаживала белое платьице дочери, в котором та занималась танцами. Против воли косилась на телефон и думала – вот сейчас, в крайнем случае, через десять-пятнадцать минут, позвонит Татьяна с вокзала, объявит, что прибыла в Москву, а в Кубинку они отправятся порознь. Нужно ещё успеть загримироваться до неузнаваемости, чтобы не узнал никто из банды, и попытаться снять на плёнку сам процесс выкупа Аллы Лукьяновой.

Эти кадры в дальнейшем могут пригодиться для борьбы со Старосвецким, хотя его самого вряд ли удастся увидеть. Больше никаких шагов на сегодняшний день Оксана предпринять не могла. На платформе снимать достаточно просто, можно даже довольно близко подойти к объектам. И они не смогут особенно активно мешать, чтобы не привлечь к себе внимания. Устав ждать, Оксана выключила утюг, оставила невыглаженной половину белья. Сунула в рот конфету «Грильяж» из коробки и, присев к столу, принялась гримироваться. Приготовила чёрный гладкий парик и очки-хамелеоны, открыла футлярчики и коробочки. Подумала, до какой степени следует изменить форму бровей, губ и носа.

Решила брови сделать шире и гуще, а губы, наоборот, до половины замазать гримом. Нос трогать не стала – и так уже совершенно на себя не похожа. Потом вытащила из шкафа беличью жакетку, длинную юбку, сапоги без каблука. Побродила по большой пустой квартире, вздрагивая от каждого шороха, а когда напряжение достигла апогея, уселась составлять икебану.

Все четыре комнаты, кухня и прихожая были заставлены неповторимыми цветочными композициями – это занятие всегда успокаивало нервы. Всегда, но не сегодня – наверное, выдался неудачный день даже для таких пустяков. Но не Оксана назначала эту дату, и приходилось просто приспосабливаться к обстоятельствам.

Сперва икебана вышла слишком скучной и симметричной, а после и вообще рассыпалась на отдельные ветки и цветы. Элементы были сухие, могли и подождать. Предыдущая икебана из законсервированных в глицерине цветов и веток получилась сразу и выглядела куда лучше остальных. Может быть, потому, что Оксана делала её не одна, а с дочкой. Произведение искусства из барбариса, дуба, шиповника и конского щавеля она хотела бы отнести в больницу и поставить на тумбочку у постели Саши. Вроде бы совершенная красота благотворно действует на организм выздоравливающего – надо проверить…

Времени совершенно не оставалось, и Оксана схватилась за электронный блокнот; нашла в нём номер тульского телефона Тани, сняла трубку. Если что-то случилось, и Таня не смогла приехать в Москву, нужно хотя бы узнать об этом. Но вряд ли существовали на свете обстоятельства, которые могли бы остановить родную тётку девочки, чья судьба висела на волоске. Ведь от того, явится ли Татьяна на платформу «Кубинка», зависит дальнейшая жизнь Аллы. И Таня клялась, что ползком приползёт в Кубинку сегодня днём, чтобы прямо оттуда привезти племянницу в клинику, показать Александре – живую и здоровую…

– Да! – отозвался глухой мужской голос. – Слушаю вас.

– Здравствуйте. – Сердце Оксаны трепыхнулось. Кто это? Не Абдул – это точно. Человек пожилой, много курящий, вероятно, и выпивающий. Лёгкие в полном беспорядке. – Можно Таню позвать к телефону?

– К сожалению, нет. Таня погибла, – сказал мужчина и заплакал.

– Что вы такое говорите?!

Оксане вдруг показалось, что она уже знала об этом. Вернее, догадывалась, потому что только смерть могла остановить Татьяну Лукьянову в её безумном порыве спасти племянницу.

– Когда погибла? Каким образом? Расскажите, умоляю!

– А вы кто? – ещё раз всхлипнул мужчина. – Как вас зовут?

– Я – её знакомая, Оксана. Мы договорились сегодня встретиться и вместе ехать… по одному очень важному делу.

– Да, она собиралась в Москву, и даже мне об этом сказала, – подтвердил мужчина, заходясь в кашле. – Я – её отец, Михаил Ильич Медников. Не в лучших отношениях мы были с её братом Артёмом, а Танька мягче казалась, терпимее к чужим слабостям. Вчера она ко мне приехала и спросила, приму ли её на жительство, если потребуется продать квартиру в Туле. Машину и всё более-менее ценное она уже спустила. Ей нужно было собрать крупную сумму в валюте. Да вы в курсе, конечно, раз вместе собирались ехать. Дело касается Аллочки, единственной моей внучки. Гад я, обоих детей бросил, а теперь потерял их навсегда. Признаться, помехой они мне казались. Кабы знать…

– Я в теме, Михаил Ильич, потому и звоню. Так объясните, каким образом Таня погибла. Я помогала ей, вернее, мы вместе хотели выручать Аллу…

– Таня вчера вечером была невероятно откровенна. Посвятила меня во все подробности. Я, само собой, согласился пустить Таню к себе пожить, и она ушла. Мы договорились утром созвониться. Надо было собаку Сашину забрать, животное одно-то оставаться не может, сами понимаете… Такса у Тани жила больше двух недель. Саша её привезла и почти сразу же угодила в больницу. Утром Таня не объявилась. Я сам позвонил – тишина. Поехал к ней, а у порога уже милиция, и соседи толпятся. С афганцем она жила, с Абдулом…

– Я слышала! – Оксана содрала парик с головы и прижала к лицу. – Дальше что?

– Он сбежал, и деньги пропали. Соседи показали на допросе, что вчера поздно вечером, когда дочка от меня вернулась, к ним пришли два афганца – кроме самого Абдула. С ними была русская девка. Компания гуляла за полночь, а потом старушка-соседка в «глазок» увидела, как Абдул вышел гостей проводить. Во дворе их машина стояла. А обратно, кажись, и не вернулся. Но ведь не проследишь толком, проходил ли он назад, и когда. Они уехали и валюту прихватили. А Танечка лежала задушенная, на тахте. Четверым с одной справиться, когда она не ждёт нападения, проще простого. Она и вскрикнуть не успела. А вы вовремя позвонили – с минуты на минуту квартиру опечатают. А я собаку к себе заберу. Саше скажите, если что.

– Саше пока нельзя ничего сообщать, Михаил Ильич.