— От… от…. Откуда вы…
— Это не имеет значения, — еще более мягко и вежливо произнесла Вольф. — Ваш супруг Вилджо, он дома? Я могу с ним поговорить?
— Вилджо умер.
После этого сообщения, белое лицо соседки снизу приобрело серый оттенок. Страх на ее лице сменился неподъёмным горем, теперь уже мадам Вольф почувствовала себе неловко, однако отступать намерена не была.
— Примите мои соболезнования, госпожа Маргус. Могу ли я поинтересоваться, когда это произошло?
— Сегодня утром. В больнице.
— Ах, да! — француженка приложила пальчики к груди. — Действительно, я же слышала об этом! Мне сообщила моя… подруга. Я чувствовала себя неважно, поэтому пропустила…
— Так вы та самая старушка из четвертой квартиры, которая накануне отравилась? Ага, понятно. Я ходила проведать вас.
— Старушка? — мадам Эрнестина не смогла скрыть эмоций. Ее брови удивленно приклеились к самой верхней морщине на ее лбу и никак не хотели опускаться вниз. — Кхм…
Соседка в трауре пропустила ее удивление мимо ушей. Фактически проигнорировала, чем еще больше взбесила своевольную француженку. Но Вольф не оказалась в долгу, моментально и безжалостно перейдя к делу, за которым, собственно, и пожаловала в гости.
— Наверное, я должна поблагодарить вас, за ваши переживания, — холодно сказала она. — Но я здесь не по этому поводу. Я очень сочувствую вам, однако хочу поговорить. Дело не терпит отлагательств!
Мадам взяла дверь за ручку несмотря на то, что с другой стороны за эту же ручку держала хозяйка квартиры, распахнула ее пошире и бесцеремонно переступила порог второй квартиры. Не дожидаясь, пока ее станут останавливать — топая высокими длинными шпильками по давно не полированному паркету, прошла как можно дальше.
— Где у вас здесь можно присесть и поговорить? — громко спросила она, не забывая при этом активно вертеть головой по сторонам.
Квартира оказалась очень интересной. Ее объединили из двух в одну. Безумное количество запертых дверей, лишь в одном месте, в зал для приема гостей препятствий не оказалось — сюда вела арка. Ремонт здесь, как, впрочем, и уборку не делали давно, при этом обстановка даже на сегодняшний день оставалась быть довольно дорогой. Деревянная, резная мебель, внушительные шкафы, диваны, хоть и пыльные, но сохранившиеся в отличном состоянии ковры, позолоченные светильники и бра. Все здесь говорило о том, что квартира принадлежала людям состоятельным. О них можно было сделать еще один вывод — люди не любили уборку, или, может быть, не хотели снимать с поверхностей десятислойную пыль, чтобы, вероятно, сохранить какие-то воспоминания? Ценные воспоминания о событиях большой давности…
Мадам Эрнестина не испугалась пыли и затхлого запаха, сырости, царившей в комнатах из-за того, что здесь, по всей видимости, не открывали окна. И на ее второй родине, во Франции, она нередко оказывалась в подобных интерьерах, где пыль не считалась грязью. В некоторых домах, некогда принадлежавших людям со следами голубых кровей (в смысле, кровей благородных), пыль и старина подобна ценности благородной плесени на сыре.
Вольф, не дожидаясь, пока ее догонят в этой комнате, уселась в кресло и отпустила Кикки с рук.
— А скажите, ваш супруг, с ним случилось несчастье?
— С ним случился рак, — сообщила женщина в трауре, вошедшая теперь в гостиную. — Он доживал последние дни. Гастроэзофагеальный рак.
— Получается, его кончина не была неожиданностью? — кивнула мадам, ставшая посреди всей этой пыли единственным пятном жизни в своем красном костюме и синих туфлях.
— Не была неожиданностью.