Штурмовая группа. Взять Берлин!

22
18
20
22
24
26
28
30

На родине их ждала смертная казнь или долгое тюремное заключение за предательство, расстрелы заложников. Они мало верили в чудо (как и остальные солдаты) и готовились сражаться до конца.

Украинцы из карательных частей, так же как и власовцы, знали, что пощады им не ждать, и с нетерпением ожидали начала атаки. Отделение из полутора десятков выходцев из Западной Украины занимали несколько укрепленных помещений на первом этаже. Отхлебывая из фляжек ром, подковыривали власовцев.

— Что, москали? Скоро ваши братки придут, на фонарях вас вешать будут. Долго вы собирались красных бить, аж до Берлина дошли.

Старший унтер из донских казаков, широченный в плечах и груди, с молниями войск эсэс на петлицах, протирал пулемет и добродушно разъяснял, что висеть им придется вместе.

— Крепко вы с Бандерой старались. Сколько народу погубили, что, пожалуй, до фонарей не доведут. Штык в задницу воткнут, и подыхай в куче собственного дерьма.

— Они в штыковую сейчас не ходят, — поспешил сообщить молодой власовец. — Автоматов да пулеметов хватает, да и танков в достатке.

— На гусеницу тебя и намотают. Ты же предатель, — поддел его казак. — Мы хоть знаем, за что умрем, а ты, сопляк, чего во власовцы пошел?

— В лагере чуть насмерть не замерз в сорок втором году. Поэтому и перекинулся к Власову.

— Вот и подыхай за своего генерала.

Туго пришлось бы Савелию Грачу и другому взводу красноармейцев, тоже окружавшему бункер с тыла. Немцы, скандинавы, венгры и весь остальной пестрый состав бункера воевать умели и сдаваться не собирались.

Но события приняли другой оборот. Мины, летевшие куда попало, пробили брешь в двухметровой кирпичной ограде напротив танка Павла Ускова. Он понял, что через считаные минуты его машину увидят из ближнего дота.

Свое противотанковое орудие они развернуть в его сторону никак не сумеют, но свяжутся со вторым дотом и наведут артиллерию бункера. Двадцатилетний лейтенант воевал меньше года. Успел пройти Польшу, половину Германии, горел еще в старой «тридцатьчетверке» и опыта понемногу набрался.

Связываться снова по рации с Ольховым или Антиповым времени не оставалось. «В бою лови нужный момент», — говорил его прежний взводный, погибший в начале года. Хороший был мужик и советы давал дельные.

— Подгоняй машину к пролому в ограде, — скомандовал Усков.

— Подобьют нас, — выдохнул заряжающий.

Но механик Долгушин, скрипя зубами от злости и напряжения, малым ходом, чтобы излишне не шуметь, вел «тридцатьчетверку» к кирпичной ограде.

Это был рискованный, смертельно опасный ход, который мог повернуть судьбу боя, а мог закончиться гибелью танка и его экипажа. Наводчик Лукьянов Никита, воевавший с весны сорок третьего, отчетливо видел в прицел приближенную оптикой боковую стену дота. Из узкой амбразуры гулко, как в пустое ведро, молотил крупнокалиберный пулемет.

На расстоянии двухсот метров узкая пулеметная амбразура казалась еле различимой щелкой. Но вложить снаряд требовалось именно в нее. Бетонную стену их 85-миллиметровое орудие не возьмет.

Бронебойный снаряд ударил на полметра выше. Раскаленная болванка, летевшая со скоростью 900 метров в секунду и способная пробить броню любого немецкого танка, лишь оставила щербину в бетоне.

— Давай снова бронебойным, там трещина появилась! — кричал Усков.