— Ладно, давай оскорбляй меня, — Абу не спешил переходить на арабский и вообще, вёл себя как-то нетипично, я бы даже сказал, смиренно. — Скажи ещё, что я никогда не держал в руках оружия, не могу позаботиться о своей безопасности и позволю себя убить любому мальчишке...
— Да забирай, если хочешь! — Шамиль пожал плечами. — Такое добро... Забирай, делай с ним что хочешь, можешь из него шашлык сделать, мне он совершенно безразличен. Давай о делах поговорим...
Поговорили о делах, разобрали вчерашнюю ситуацию. Шамиль дал понять, что инцидент в Калмык-Юрте сейчас совсем не к месту, очень жаль, что так вышло, на будущее надо будет решать ситуацию как-то по-другому. Абу кивал, соглашался и, вообще, вёл себя подчинённо. Я опять удивился, что такое с ним сегодня случилось? Не иначе, какую-то хитрость замыслил...
Мы вышли от Шамиля, а с нами два гвардейца, которым было приказано передать нам с рук на руки Зелимхана. Это определённый риск, если Зелимхан что-то не так сделает, теперь за это придётся отвечать Абу. Тут с этим строго, никто не станет уточнять что у парня горе и он может совершить глупости в состоянии аффекта. Взяли — отвечайте.
Зелимхана достали из зиндана, посадили на лошадь, наручники снимать не стали. Хозяин лошади, один из наших аскеров, пошёл пешком, вёл её в поводу.
— Что родным передать? — угрюмо поинтересовался один из гвардейцев Шамиля.
Это они подумали, что мы его расстреливать повезём, типа, сами решили разобраться. Шамиль ведь не сказал, что с ним делать. А по логике получается: конец ему. Оскорбил вождя, надели наручники, посадили в зиндан — значит, одна дорога. Они жалеют парня, знают, из-за чего, а самое главное, из-за кого так получилось с его братом. Шамилю свою угрюмость они проявлять не смеют, а нам можно.
Абу не счёл нужным даже обернуться. Велика честь для какого-то аскера, чтобы амир перед ним отчитывался!
— Шакалы, — тихо сказал кто-то из гвардейцев нам в спину, когда мы уже отъехали подальше.
Вот вам и отношение к боссу всего Сопротивления. Когда-то там Абу станет народным героем, и его будут на руках носить, один Аллах знает. А пока — вот так. Неблагодарный народ...
Мы добрались до развилки: одна тропинка прямо бежит, на нашу «базу», другая влево отходит, к селу, где Атабаевы живут. Абу велел ссадить Зелимхана с коня и снять с него наручники. Он показал нам жестом, чтобы отъехали, а сам остался с ним. Мы отъехали, но недалеко, Дауд и Фатих стволы под рукой держат, мало ли что парню в голову взбредёт?
Абу достал пистолет и, поигрывая им, сказал:
— Я не думал, что так получится с Шааманом. Он конечно, не выполнил мой приказ, но, в принципе... поступил как мужчина. Думаю, окажись я на его месте, поступил бы точно так же. Это решение Шамиля, я не настаивал. Вообще об этом речи не было. Но случилось то, что случилось... А я не Шамиль, на меня ваш мораторий о кровной мести не распространяется. Так что, думаю, ты и сам понимаешь — глупо было бы оставлять в живых человека, который будет спать и видеть, как бы побыстрее тебя убить. Это простая логика, верно?
Зелимхан молчал, только гордо вскинул подбородок и пристально смотрел на амира. Сколько ненависти и презрения было в его взгляде! Понимает, что уже ничего сделать не может, Абу — опытный воин, весь магазин успеет в него разрядить, если бросится, рядом телохранители, стволы нацелили... А всё равно, смотрит так, как будто он король, а Абу какое-то недоразумение ходячее, невесть откуда упавшее в эти древние горы.
— Но мы люди и не всегда повинуемся логике, — мягко сказал Абу, выдержав сжигавший его взгляд. — Некоторые вещи должны исходить отсюда (тут он приложил руку с пистолетом к сердцу). Я чувствую вину перед тобой лично и перед твоим родом за то, что случилось с Шааманом. Потому что я не очень хорошо знаю ваши обычаи... И мне надо было хорошенько подумать, прежде чем отдавать такую команду. И я готов эту вину искупить. Держи...
Абу сделал шаг вперёд и протянул свой пистолет Зелимхану. Парень машинально взял его, рука привычно легла на рукоять...
Вах! Мы все остолбенели. Что он творит?!
— Держи, — Абу снял с пояса свой кинжал в богато инкрустированных ножнах и отдал его Зелимхану. — Если ты собираешься это сделать, сделай это железом, я всё-таки воин. Никто из моих людей тебя пальцем не тронет, я им сказал. Единственная просьба: я бы хотел помолиться, как и подобает правоверному. Ты не возражаешь?
Обычно у человека от эмоции к эмоции существует какой-то переход, это простая биохимия. А тут всё получилось сразу: гнев и презрение перешли в полнейшую растерянность и даже прострацию. Зелимхан разинул рот, не мог поверить в то, что происходит.
— Рот закрой, простудишься, — жёстко сказал Абу. — Ты не забыл, зачем мы здесь? Тебе нужно отомстить за кровь брата, своей рукой покарать его убийцу.
ebooksa