– Сын?
– Почти. Вместо сына. Если хочешь – ученик мой. Протеже, так сказать. В общем, я его когда-то в органы рекомендовал, в люди вывел. Теперь вот здесь тебя встретил. Случай, меня ведь в другое место назначить хотели. А вишь: мир тесный, шарик круглый…
4
Пепел
Никто не сказал Густаву Винеру, почему сюда, на место, где сгорели вагоны, нужно идти даже не в сумерках, хотя в марте еще темнело рано, а именно глубоким вечером, когда вокруг совсем темно.
Немцу объяснили, зачем он здесь, когда везли по дороге из Киева в какой-то город с коротким названием, которое при всей его простоте Густав с первого раза не запомнил. Переспросив, тут же уточнил у сопровождающего моложавого офицера, свободно говорившего по-немецки:
– Этот… Бахматч… правильно?
– Бахмач, – поправил офицер.
– Да, Бахмач… город, куда мы едем… Он далеко от Житомира?
– Километров триста. Может, чуть больше, – услышал он в ответ, и офицер тут же добавил: – В другую сторону.
– Что-что?
– Житомир, говорю, в противоположной стороне. Чего он вообще вам дался, Житомир этот, а, Винер?
К нему здесь обращались нейтрально. Почему-то еще с Берлина повелось. Называть его господином сотрудники советской государственной безопасности не собирались. А от обращения «товарищ» их, как и остальных
Густав от подобного отношения не страдал.
Так же, как от четкого осознания факта: не все, кто вокруг него, настоящие русские.
Например, несколько часов назад его вместе с неразговорчивым офицером доставили на самолете из Москвы в Киев. Сейчас везут по территории Украины, вокруг живут
Как, впрочем, и многие другие. После того, как его подробный и обстоятельный рассказ привлек внимание именно тех людей в советском секторе Берлина, на чей интерес Винер и рассчитывал, он почти сразу обеспечил семью достойным по меркам того голодного времени пайком. Сам же, оказавшись значительно ограниченным в передвижении, военнопленным при этом не был. Его довольно-таки быстро перевели в категорию засекреченных сотрудников, и Густав получил примерно тот же статус, который ему обеспечила работа в проектах «Аненербе».
Когда две недели назад в Берлине все
Конечно, на Винеров многие, знавшие их, глядели косо. Однако Густава такой подход, признаться, задевал мало. Ведь еще не так давно он улавливал к себе подобное отношение за то, что сменил штатский костюм на военную форму и активно сотрудничал с немецким режимом.
Всегда, при любой власти, отыщутся люди, готовые подозрительно, даже с ненавистью и бессильной злобой смотреть на тех, у кого с этой властью не возникает проблем, даже наоборот – нечто вроде мирного соглашения. Возможность заниматься своим делом для Винера зачастую была важнее режима, который ему это предложит. И вообще, супруга привыкла к частым отлучкам мужа, так что ничего принципиально нового в их жизни не происходило.