Сейчас у Борщевского как раз наступил очередной длительный период умышленного избегания Анны. Однако он мог так же неожиданно смениться навязчивым, не менее продолжительным желанием поговорить с ней. В подобных случаях Иван становился несносен. Анна стыдилась бывшего мужа, не скрывая – и коря себя за это одновременно. На счастье, как ее, так и самого Дмитрия, от которого ситуация часто требовала вмешательства, длилось такое обычно недолго.
Гонта даже заготовил речь. Но, к его величайшему удивлению, Борщевский не заставил себя упрашивать слишком долго. Согласился прийти вечером в гости, покочевряжившись больше для виду…
– К столу сразу проходите, мужчины, к столу!
Анна пригласила без обычной в таких случаях бабьей хлопотливости, спокойно и одновременно настойчиво. Гвоздей в стене на всех не хватило, поэтому Гонта по долгу хозяина кинул свою шинель на диванный валик, подтянул портупею, шагнул к столу.
– Товарищ майор! – изобразила гнев жена, и Дмитрий, картинно хлопнув себя по лбу, отстегнул портупею вместе с кобурой, бросил поверх шинели.
– С пистолетом нельзя за стол, – объяснила Анна, обращаясь при этом исключительно к Соболю, тут же перевела взгляд на Борщевского: – Иван, теперь еще раз скажу, при всех: ты не прав. Свои собрались, мне стесняться нечего. Говорю тебе прямо: двери для тебя открыты в любое время, мог бы заходить почаще. Так что не знаю, в честь чего такой праздник, что ты снизошел. Только за это надо поскорее выпить!
– И за знакомство! – Соболь азартно потер руки. – Потом – за встречу, за победу, за содружество родов войск…
– Водки не хватит.
– Хватит, хозяйка, хватит. Кончится – еще возьмем.
– Давайте хотя бы по первой накатим, – сдержанно сказал Гонта. – Там поглядим.
Перехватив взгляды, которыми они обменялись с Борщевским, Павел понял – здесь намечается не просто встреча фронтовых друзей. Решив до поры помалкивать, он раньше всех устроился за столом, оккупировав колченогий табурет. Остальные расселись на стульях, тоже разнокалиберных – когда выделили жилье, Гонта меблировался, как придется, находя и чиня стулья сам. Столярничал редко, сколотил все грубо, зато держалось крепко.
Анна, признаться, ожидала, что Борщевский хоть как-то ответит на ее слова. Иван же пропустил их мимо ушей, сосредоточившись на закусках. В большой миске по центру стола – картошка, отваренная в мундире. Рядом – другая миска, поменьше, туда хозяйка вывалила американскую тушенку из двух банок, приправив для запаха жареным луком. Довершали картину еще две миски солений: в одной огурцы, в другой – помидоры.
– Вот, все сама, – не преминула сказать хозяйка. – Прошлый год, первый урожай после войны. Вдвойне символично.
– Почему – вдвойне? – не понял Павел.
– А я первый раз в жизни сама и огородничала, и солила, и вообще… – охотно пояснила Анна.
Соболь вдруг понял: слова женщины предназначены только ему. Ведь и Борщевский, и Гонта наверняка знали, что в былые времена хозяйка дома не слыла огородницей.
– Что так? – спросил он для поддержания разговора – ведь именно для того, чтобы убрать все неловкие паузы, Анна его наверняка и завела.
– Да вот так! – Она картинно развела руками. – Я ведь сама русская, коренная. Кто-то в роду был из уральских казаков. Только мне, похоже, этой крови передалось меньше. Вот ничего по хозяйству делать не умела, хоть ты тресни! Бабушка в семье все делала, хотя одни женщины в доме, если батю не считать. А замуж я рано выскочила – наши девчонки тогда все так, наперегонки. Особенно военные были в чести, у нас же училище-то в городе как-никак. Зенитчики.
– Был зенитчик – стал разведчик, – вставил Соболь. – Как говорится, превратности войны. Скажи, Иван?
Борщевский сидел за столом с каменным выражением лица, изо всех сил делая вид, будто беседа его никак не касается.
ebooksa