Охота на маршала

Причем – и это надо понимать! – бывший разведчик вычислил Ржавского и его людей раньше Коваля. Насколько раньше? Как быстро сообщил? Не тянул ли время? Если тянул – для чего Гонте все это? Не играет ли майор некую свою игру – или, может статься, не свою? От офицера, десятки раз ходившего за линию фронта лично, вполне можно ожидать любой хитрой комбинации. Гонта не из тех, кто боится рисковать. И снова вопрос – а для чего? С какой целью?

И все-таки не желание получить ответы подтолкнуло Коваля к решению арестовать Гонту. У него уже появились другие вопросы к майору. А вот если бы они не возникли, кто знает, может, подполковник и стал бы копать в другом направлении.

Правда, со своими, личными вопросами Коваль снова оказывался с Гонтой один на один. Он чувствовал: майор далеко не так прост. И кто знает – вдруг, потянув за одну, вроде совершенно постороннюю ниточку, он размотает один за другим оба клубка…

– Странно себя ведешь, майор.

– В чем странность, товарищ подполковник?

– Хотя бы в том, что отвечаешь вопросом на вопрос. По-еврейски как-то выходит.

– А евреи здесь при чем?

– Какие евреи? – Коваль не собирался скрывать откровенной издевки. – Кури пока, майор.

Когда Гонту ввели в кабинет Аникеева, занятый на это время подполковником, тот распорядился расковать арестованного. Затем молчаливым кивком попросил хозяина кабинета выйти. В сущности, Аникееву было чем сейчас заняться. Надо оформить кучу протоколов, бумажную работу тоже должен кто-то организовывать. Ничего другого после того, что произошло в усадьбе, делать было не нужно. Хоть бы с бумагами управиться, не затягивать. Так что повод удалить Аникеева из кабинета был отнюдь не формальным. Лужин же вообще пока не хотел светиться нигде и ни перед кем. Прояснять ситуацию приходилось Ковалю, и, с учетом накопившихся к Гонте вопросов, подполковник не возражал.

А майор, в свою очередь, не возражал против папиросы. Когда утром Аникеев с двумя солдатами лично явился к нему в дом и велел сдать оружие, Дмитрий как раз собирался позавтракать после тревожной ночи. С того времени он не смог не только заморить червячка, но даже перекурить. Отобрали курево вместе с портупеей, не дали накинуть шинель. Аникеев сперва велел одному из солдат срезать пуговицы с форменных брюк майора. Тут же наткнулся не только на прямой взгляд арестованного, но и на короткий вопрос: «Может, погоны снять попробуешь, капитан? Или партбилет тебе сдать?» Ответив: «Надо будет – снимут и заберут», Аникеев все-таки сбавил обороты. Наручники Дмитрий покорно позволил надеть на себя, когда вывели во двор. Перед этим обнял Анну, коротко прижал к себе, шепнул: «Ване передай – осторожно», затем отстранил, проговорил громко: «Я скоро вернусь, Аня. Ошиблись товарищи, разберутся. Ты ж сама понимаешь, какие дела». И вышел, уже не оглядываясь.

Теперь же возможность покурить натощак могла не только немного ослабить натянутые нервы. Она элементарно забивала чувство голода, так некстати проснувшееся и напомнившее о себе. Затянувшись и выдув струю дыма в сторону, Гонта выжидающе посмотрел на Коваля.

Сейчас у Дмитрия не было вообще никаких мыслей. Ошибок в своих действиях не видел. Позиции свои считал сильными, хотя понимал: бодаться с МГБ и победить в подобном поединке никто в стране не готов. Жуков – живой тому пример: Гонта не сомневался, что любые предъявленные маршалу обвинения, даже самые абсурдные, будут доказаны. От приговора Берии маршала не уберегут ни всенародная любовь, ни популярность. Что уж тут говорить о его собственном положении… Единственно верной для себя тактикой сейчас Гонта выбрал молчание и ожидание. Пусть Коваль сделает первый ход. Должен же подполковник сказать, в чем…

– Странно, майор, странно. Сидишь, куришь, не возмущаешься. Не кричишь, что ни в чем не виноват. Товарищем Сталиным не грозишь. Кстати, не хочешь на его имя жалобу в Кремль написать? У меня почти каждый с этого начинает.

Ну вот, подполковник словно прочитал его думы и разгадал намерения.

– Я пока не услышал, за что арестован, товарищ подполковник.

– А сам не понимаешь?

– Нет. Банда уничтожена. Трофеи, правда, тоже. Сам видел. Да и вы видели все… Вернуть не удалось, признаю. Это – вина? Меня расстреляют?

– Обиделся, – хмыкнул Коваль. – Ничего, почти все обижаются на твоем месте. Для тебя лучше ничего не шурупать, майор.

– Это еще почему?

– Если ты ничего не можешь объяснить, и я в это поверю, с дорогой душой отпущу. Лично извинюсь, поедем к тебе, жена на стол соберет. Коньяк раздобуду, Аникеева третьим возьмем. Помиримся, дружбу сведем, вместе посмеемся. Годится?