Я Пилигрим

Я прошел через конференц-зал и занял место рядом с несколькими старшими агентами на командном пункте, нависшем над атриумом. Я наблюдал, как на всех этажах мужчины развязывали пожелтевшие бумажные папки и просматривали гору документов, ища любую ссылку, малейшее упоминание о мужчине, чей отец был казнен в Джидде много лет назад.

Три часа я смотрел, как они шерстят эти папки с бумагами на арабском. Все это время я находился внутри огромного свода без окон в компании парней, которые не притрагивались к алкоголю, но выкуривали по тридцать сигарет в день. Эти три агента явно считали себя крутыми, самому младшему из них недавно исполнилось двадцать. Парень был настолько туп, что я невольно подумал: уж не приходится ли коллегам поить его водой с ложечки? Я считал каждую минуту и был близок к отчаянию как никогда в жизни. Естественно, когда один из моих соседей сказал, что первая группа отправляется беседовать с людьми, которые, если нам повезет, помогут восстановить утерянную нить повествования о жизни Сарацина, я надел пиджак и присоединился к ним.

Мы взяли с собой еще восьмерых агентов и выехали кавалькадой из четырех внедорожников со столь густо тонированными стеклами, что казалось, будто кругом ночь. Не сомневаюсь, что любой штатский, который видел, как едут эти машины, испытывал ужас. Милю за милей мы исколесили вдоль и поперек затерявшийся посреди пустыни город с населением более четырех миллионов человек, не меньше половины из которых работали в «Сауди арамко», крупнейшей в мире нефтяной компании. Мы опрашивали людей, пытаясь хоть что-то узнать о семье, давным-давно покинувшей эти края. Сидя в гостиных убогих пригородных домов, мы беседовали со стариками, чьи руки тряслись, замечали темноглазых детишек, следивших за нами из тени дверных проемов, мельком видели женщин в паранджах до самого пола, спешивших убраться прочь, когда мы появлялись. Мы посетили пожилого человека по имени Абдулла бен-Мабрук аль-Биши – государственного палача, который обезглавил отца аль-Нассури. У нас была слабая надежда: а вдруг осужденный перед смертью что-то сказал о будущем своего сына? Например, упомянул, какую карьеру он для него пророчил. После этого мы отправились в скромный деревянный дом на морском берегу, где пахло солью. Сам не зная почему, я снял его на камеру мобильника. В этом доме прошло детство Захарии, и мы спросили человека, который въехал туда после бегства семьи, не слышал ли он что-нибудь об аль-Нассури в последующие годы.

Но никто ничего не знал.

В конце концов мы решили сделать перерыв и подъехали к придорожной лачуге, чтобы выпить кофе. Сидели там на воздухе, слушая молодого идиота, который рассказывал о какой-то девице, с которой познакомился в Марокко. И тут зазвонил мобильник: меня попросили немедленно вернуться.

Вся наша команда собралась в специальной, имеющей открытую планировку комнате, расположенной по одну из сторон атриума. Воздух был насквозь пропитан сигаретным дымом. На столе перед директором я увидел архивный ящик, еще несколько таких ящиков стояло на полу. Они были заполнены отчетами агентов, протоколами бесед с информаторами, записями слухов и сплетен.

Директор сообщил, что удалось получить доступ к бесценному материалу о консервативных мечетях в Бахрейне.

– Есть одна тонкая папка, которая представляет для нас интерес. В ней содержится информация о маленькой мечети на окраине Манамы.

Он посмотрел на меня, чтобы проверить, осознал ли я важность сказанного.

– О мечети, которую посещал Захария аль-Нассури? – уточнил я, стараясь не выдать волнение и обуздать внезапный всплеск надежды.

Он кивнул.

– В папке обычный рутинный материал, из которого особо нечего почерпнуть, например несколько незаконченных журналов учета членов общины. Но среди них я обнаружил вот это… – Директор взял в руки какой-то документ: три листа на арабском. – Около пяти лет назад один наш сотрудник допрашивал саудовского подсобного рабочего, доставлявшего еду и лекарства беженцам в секторе Газа. Разгружая машины у полуразрушенной больницы, рабочий услышал о человеке, которого недавно привезли сюда после ракетного обстрела со стороны Израиля. После смены рабочий пришел к больному узнать, не нужна ли ему помощь. Тот был ранен и временами бредил, а потом сознание вновь возвращалось к нему. Подсобник просидел с ним до утра.

Директор замолчал, глядя на документ, сверяя факты.

– Раненый – как выяснилось, врач по профессии – однажды в бреду упомянул, что был членом религиозной общины в Манаме. Вот почему протокол допроса рабочего оказался именно в этой папке. Все думали, что этот человек – уроженец Бахрейна, но этого быть никак не могло: гораздо позже, когда больной снова начал бредить, он сказал, что его отец был публично обезглавлен.

Я так резко подался вперед, что едва не свалился со стула:

– Но в Бахрейне нет такой казни!

– Точно. Она есть только в одной стране.

– В Саудовской Аравии, – добавил я.

– Да. Этот мужчина ехал на машине с женой-палестинкой и маленьким ребенком, и в них попала ракета. Произошло ли это случайно, или же целью обстрела была именно эта семья, никто не знает. Женщина умерла, но не сразу. В своем путаном рассказе саудовец сообщил, что держал супругу в объятиях до последней минуты и она перед смертью заставила мужа поклясться, что тот позаботится об их ребенке и защитит его. Маленький мальчик выжил: раны его были незначительными.

– Хвала Аллаху, – хором сказали по-арабски все, кто был в комнате.