— Я слышал о нем. Армянин, родился рядом с Шушой. Потом воевал вместе с русскими. Теперь снова вернулся в горы.
— Он храбр, умен и умеет говорить с людьми на их языке.
— Если мне скажут, что он умеет заговаривать пули, я не поверю.
Джамал с гордостью посмотрел на своего взрослого сына. Но подумал, что смелому мальчику, сделавшемуся сильным мужчиной, недостает пока мудрости старика.
— Он мог приказать разрушить все селение. Ты знаешь обычай. Но выбрал только наш дом.
— Если бы он развалил и сжег все сакли, это было бы делом всех мужчин в нашем ауле. Он сделал это с одним нашим домом, и теперь это мой кровный долг.
— Эти русские, сын, они словно вода с тающих снежников. Нахлынут и потом спадут снова.
— Они уже перешли горы, отец, они остановились в Тифлисе. И теперь идут к морю через Карабах, через Нуху. Я был и у народа нохче[37], я видел, как они там поднимаются все выше и выше. Они не остановятся, если мы не поставим заслон.
— Когда валятся камни со склона, мудрый человек не поднимает щит, но ищет укрытие.
Абдул-бек осклабился:
— Если ты ударишь скалу, отец, кинжал затупится, а может даже сломаться. Если ты ударишь русского, он закричит и умрет. Я это видел…
От Чикиль-аула Мадатов провел своих людей ближе к морю и в ауле Мараг встретил полковника Романова с оставшимися при нем батальонами и артиллерией. Далее нужно было выбирать: либо немедленно идти дальше вдоль моря, чтобы встретить Ермолова в Тарках, либо обходить отроги Самурского хребта и дальше углубляться в Каракатайг, тревожа уцмия Адиль-Гирея и побуждая его к сражению. Но для последней диверсии сил казалось Мадатову недостаточно. Командующий корпусом решил все его сомнения. Письмо Ермолова было коротко и написано по-французски, чтобы горцы, даже захватив курьера, не могли узнать смысл послания.
«Любезный князь Валериан Григорьевич, — читал Мадатов строчки, выведенные ровным писарским почерком. — Уверен, что аульчик мятежный тебе особенных сложностей не доставил. Как вернемся, прикажу стереть его с карты. Далее действуй по обстоятельствам. Мы с Вельяминовым покидаем Тифлис и надеемся увидеть тебя в обусловленном месте…»
Романов спокойно сидел на табурете и ждал, когда же генерал закончит разбирать приказ командующего. В том, что Ермолов посылает их дальше и выше в горы, он не сомневался.
Валериан сложил прочитанную бумагу и спрятал в карман черкески.
— Командующий сообщает, что не поможет нам ни одной ротой, ни единым орудием. Все, что возможно снять с места, он забирает с собой.
— А это значит… — медленно начал полковник.
— Что противник по-прежнему имеет десятикратное преимущество в силах, — закончил резко Мадатов. — Табасарань после нашего прихода стихла и уверяет в своей покорности. Но я не доверяю здешним бекам. Во всяком случае, тем, кто остался. Они дожидаются первого нашего неуспеха. А тогда поднимутся и ударят нам в спину.
— А это значит… — потянул полковник знакомую фразу, улыбаясь и давая командиру время поставить точку.
— Что мы не должны дать им подобного повода. Идем к Дербенту. Там станем на дороге в Тарки и поглядим, что предпримет уцмий.