Кавказская слава

Он привстал в стременах, оглядел поле, заваленное человеческими трупами, черными, зелеными, синими. Увидел дымное облако, стоящее над догорающим городом, узкую полоску моста, на которой еще только недавно давили друг друга обезумевшие от ужаса люди…

— Да, корнет, мы победили, — ответил он Алексею и повторил громче, так, чтобы слышали все, проходившие мимо: — Мы победили!

Никто ему не ответил…

V

Через три дня после схватки с кирасирами Дюбуа Мадатов снова ехал мимо предместий Борисова. Накануне днем армия Наполеона начала переправляться через Березину, а корпус Ланжерона безуспешно пытался помешать ей малыми силами. Большую часть армии адмирал увел в другую сторону, приняв всерьез активную демонстрацию саперного батальона и тысячной толпы обмороженных мародеров. Даже получив известие, что понтонеры и пионеры генералов Шасслу и Эбле уже рубят и вяжут козлы будущих двух мостов, Чичагов не торопился назад, подкрепить свой же отряд, оставленный против Борисова.

Схема положения обеих сторон 13-го ноября

Левый, теперь французский берег Березины был куда выше правого, и пушки Удино легко расправились с двумя батареями, что попробовал выставить Ланжерон. Русским пришлось отойти и оставить неприятелю удобный плацдарм.

Вечером Ланжерон вызвал Мадатова:

— Я все вспоминаю, полковник, когда мы с вами первый раз встретились? Кажется, в девятом году, в Валахии.

— Так точно. Я тогда командовал ротой седьмого егерского.

— Да, и представлял вас покойный Иван Бутков. Ну, видишь ли, князь… на правах старого знакомого говорю тебе «ты»… оставайся ты по-прежнему егерем, я бы на тебя сейчас крепко надеялся. Два дня назад ты, можно сказать, нас всех выручил. Но от гусара в этих болотах толка нет никакого. Драгун я спешил, они и на земле повоюют. Тем более что у них и лошадей едва ли пятая часть осталась. А как у тебя? Сколько в седле держится?

— Столько же, сколько и на земле.

— Половина полка? Эдак ты опять пример для всей армии.

— Половина для нас слишком много, — честно поправил командира корпуса Валериан. — Два дня назад был Александрийский гусарский. Сейчас осталась от него третья часть. Еще одна треть ногами ходит, саблей землю скребет. Последняя треть в земле и госпиталях.

Генерал-лейтенант и полковник помолчали минуту, вспоминая тех, кого хорошо знали и кого больше уже не увидят.

— То есть сотни две гусар у тебя наберется, — первым прервал молчание граф.

— Так точно. По штатному расписанию два эскадрона.

— Тогда, Мадатов, ставлю тебе задачу на завтра. Снова вернешься на левый берег, к утру мост восстановят. Пощупаешь Борисов — как там заслон бонапартовский? Егеря ночью привели пленного — вроде стоит там дивизия Партуно. Но думаю, что долго они там не останутся. Сейчас для французов все в Студенках сосредоточилось. Ловко они нас провели, а теперь перебросили два моста и бегут так быстро, как только могут. А могут они, — генерал помотал головой, — пока еще очень многое. Чичагов стоит, Кутузов ползет, так что нам пока от них куски бы отгрызать висящие, и то дело большое. На том берегу проберешься в обход города и свяжешься с Витгенштейном. Скажешь — если он поторопится, то арьергард бонапартовский может отрезать от переправы. Задача понятна? Исполняйте, полковник.

Валериан откозырял и повернулся к выходу.

— Да, Мадатов, — окликнул его граф, когда он уже готовился отогнуть полог палатки. — Ты слышал — Земцову ногу отняли. Жаль человека. Хороший офицер был. Вы же вместе начинали, еще с Бутковым. Ну ладно, иди…

Вечером Мадатов навестил Петра Артемьевича, захватив с собой пару манерок водки, купленной у маркитанта. Вспомнив рассказ Ланского, он рассудил, что лучших гостинцев ему не выдумать.

Земцов лежал на раскладной койке, погребенный под горой шинелей и одеял. В небольшой палатке, кроме него, еще было четверо штаб-офицеров, все тяжелораненые. Трое лежали неподвижно и молча, уставившись в потолок, один, очевидно в беспамятстве, время от времени вскрикивал глухо и страшно. Петр Артемьевич на раны не жаловался, только щурил глаза да крутил в здоровой руке веревочную петлю, оставшуюся, как понял Валериан, еще с операции. Другим концом петля была накинута на оставшуюся ступню, и, когда боль приступала особенно сильно, генерал тянул веревку с остервенением и щерил желтые зубы. Водке он обрадовался больше, чем старому сослуживцу, и тут же приложился к горлышку, выбрав двумя длинными глотками, наверное, четверть фляжки.