Кавказская слава

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я сопровождала ее к Алексею в последнее их свидание. После говорила с братом умершего, забирала письма и некоторые другие бумаги. Я же принимала участие в оформлении надгробного памятника. Я слишком много знаю об этой истории. Так много, что удивляюсь, почему еще могу ходить, говорить, думать. Почему еще никто не позаботился, чтобы я замолчала.

— Я мог бы… — начал было Сергей, но Муханова быстрым движением закрыла ему рот ладонью.

— Вы — нет. Я не так уж безнравственна, чтобы калечить судьбу человеку ваших способностей.

— И моего положения?

Вместо ответа Софья Александровна сама приоткрыла завеску окошка и крикнула кучеру, чтобы тот поворачивал к Зимнему…

V

Новицкий смотрел, как Софья Александровна взбегает, приподняв подол платья, по лестнице, как закрывается за ней тяжелая деревянная дверь. Потом быстро прошагал площадь наискось, но у Певческого моста задержался. Привалился к гранитному парапету и смотрел на темную воду, отражавшую размытые силуэты зданий. Рослый парень в грязном фартуке прошел к соседнему фонарю, приставил деревянную лестницу, вскарабкался по ступенькам и зажег плошку; прикрыл от ветра стеклянной створкой и спрыгнул с привычной ловкостью, не опасаясь отбить пятки о булыжную мостовую.

Путаные мысли клубились в голове, начинаясь ниоткуда, нигде и никак не заканчиваясь. Возвращаться в деревню было бессмысленно: как сможет она из столицы перебраться в такую волчью глушь? Тянуть ее за Кавказский хребет казалось предприятием еще более бестолковым. Какая служба, какая жизнь ожидала его впереди? Что мог обещать он женщине, ровеснице годами, но куда старшей положением в обществе, а возможно, и опытом? В одну минуту он решал пойти завтра к Рыхлевскому и сообщить, что отказывается от места. В другую — желал тут же оказаться как можно дальше от Петербурга, да так, чтобы все мысли и чувства вымыло как можно скорее: стоять снова в строю, вплотную за полковым командиром, и, ощущая подсасывающую легкость в желудке, ждать привычной команды…

Послышались шаги за спиной, и знакомый голос проронил несколько слов:

— Жду вас в номере. Не оборачивайтесь, подождите несколько минут и спокойно возвращайтесь в трактир.

Когда Сергей вошел в комнату, Георгиадис уже сидел в кресле, поставив цилиндр на пол, оперев скрещенные ладони на длинную черную трость с желтым костяным набалдашником. Изделие было с секретом: внутри его покоился узкий острый клинок, легко выходивший из деревянных ножен при малейшей необходимости. Новицкий знал об этом, поскольку и сам не расставался с таким же.

— Что с Ермоловым? — спросил он без лишних вступлений, пока Сергей опускался еще на кожаную подушку дивана.

Новицкий отрапортовал с такой же экономией слов.

— Хорошо, — кивнул Артемий Прокофьевич. — Очень хорошо. Путь мы выбрали правильный. О чем еще Рыхленский вас спрашивал?

— Знаком ли я с генерал-адъютантом Чернышевым. Ответил, что о таком далее не слышал.

Георгиадис выдержал паузу, не сводя глаз с Новицкого. Тот в свою очередь разглядывал собеседника, испытывая того немым вопросом. Но Артемий Прокофьевич уклонился от прямого ответа.

— Вполне могли и не знать. Когда вы в гвардии служили, Александр Иванович был таким же офицером, да еще в кавалергардском полку. Когда же приблизился ко двору, вы уже дрались в Турции. Да и в ваши брянские чащобы вести от двора вряд ли доходят. Нет, подозрений быть не должно.

— А в каком качестве я должен знать Чернышева сейчас?

— Генерал-лейтенант русской армии, один из ближайших помощников и советников императора Александра. Для отставного гусарского ротмистра и коллежского асессора таких сведений более чем достаточно. С Рыхлевским будьте осторожны. О нашем знакомстве он, конечно же, осведомлен, но об остальном может только догадываться. Пусть ломает умную голову.

— Ермолов?

— Тоже, должно быть, догадывается. Он же не глух, слышал, о чем спрашивал вас правитель его канцелярии.