— Он не солдат, Сергей Александрович, он воин! Солдат строй должен знать, чечен никогда его не узнает. Он всегда один. Даже когда их куча, каждый наособицу действует. Но как! — Рассказчик аж прищелкнул языком, да так громко, что его рыжая кобыла оглянулась встревоженно на хозяина. — Подползет, что ни одна травинка не шелохнется. Час будет лежать, два, четыре, ночь будет лежать, но дождется. И ужалит! И ускользнет!
— Говорят, что и ты с ними ходил.
Прежде чем ответить, Атарщиков подвинул в огонь длинный сухой отросток, перегоревший пополам и едва не разваливший кострище.
— Ходил. Отпираться не буду. Но только не на казаков. Своих трогать — грех. Большой грех. Ходили в Аварию, на грузинцев ходили, за Терек пробирались на калмыцкие стойбища. Да и на самих чеченцев тоже ходили.
— Ишь ты! — вскинулся молодой казак, — Ты же, дядя, сам сказал, что своих трогать — грех.
— Сказал, не отпираюсь. Грех взаправду. Но это нам грешно, а им — нет. Вот я тебе историю расскажу. Слышал от кунака. Давным-давно это было, в одном ауле, далеко, за горами. Один джигит украл у другого курицу. Это не против обычаев. Так ведется. Ну, а тот, у кого украли, Юсуф, решил вернуть долг и взял у вора барана. Хозяин барана и вор курицы Омар взял у Юсуфа двух баранов. А за это у него со двора увели корову. Тогда Омар забрал пару быков. А на следующее утро хватился своего жеребца. Коня здесь на Кавказе, я скажу, ценят дороже женщины. Омар обиделся, убил Юсуфа, прыгнул на своего жеребца и пропал совершенно.
— Да, за убийство быками с жеребцом не расплатишься, — усмехнулся Новицкий.
— Смотря кого ты убьешь, — возразил серьезно Семен. — Но эти были люди свободные, а потому родные Юсуфа тоже убили. Только не Омара, а его, скажем например, племяша. И тут пошло и поехало. Кунак мой, он в соседнем ауле живет, говорил, что те семьи до сих пор друг на друге крови ищут. Вот и считай — почти триста лет люди друг друга убивают. Из-за чего?! Из-за курицы!
— Вот же люди! — возмутился безусый казак. — Да разве же курица того стоит?! Ну украл, ну вошел в грех! Так сверни ему скулу, а после полведра чихиря умнете вдвоем, и снова все хорошо.
— Курица даже плевка не стоит, — согласился Атарщиков. — Но здесь честь человеческая, мужская. А на ней пятно только кровью оттереть можно. Тебе же, молодой, вот что скажу: не вздумай здесь человека ударить. Лучше сразу убей. Тогда у тебя одним врагом меньше будет… О! Зашевелились! Стало быть, обоз наш ползет. Переплыли православные речку. Сейчас двинемся дальше. Так пойдет, к вечеру будем в Грозной.
Часа два после переправы они шли без помех, продвигались вперед осторожно, но уверенно. Крытые повозки вытянулись в длинную, прерывистую цепочку; в ее разрывах ехали так же неспешно верховые офицеры и чиновники. Егеря, разделившись на почти равные части, конвоировали обоз с обеих сторон. Казаки уходили то вперед, то вбок, выскакивали на взгорки, оглядывая лежащую вокруг степь. Равнина у самого Терека лежала плоско, но верст через десять начала изгибаться холмами и балками, так что даже неопытному Новицкому возможные засады поначалу виделись повсеместно:.
Впрочем, солнце светило и грело, колея, набитая уже сотнями проехавших раньше колес, хорошо виднелась даже среди высокой травы, казаки казались веселы, осмотрительны и бодры. Сергей успокоился и решил, что они так и будут спокойно катить вперед до самой крепости. Сам он по-прежнему держался рядом с Атарщиковым, слушая его рассказы, подзадоривая, когда казак почему-либо вдруг замолкал. Ради удовольствия слушать пришлось ему пожертвовать другим невинным развлечением — закурить. Семен табачного запаха не терпел и, случись Новицкому достать трубку или скрученную впрок папироску, тотчас бы отъехал далеко в сторону.
— Я тебе так скажу, Александрыч, горы людей разделяют. Как хорошо там, слов не найти. Но одному. Много — двоим. Лишнему человеку в тех краях места рядом с тобой не найдется.
— Мрачновато там, Семен, вижу. — Сергей показал сложенной нагайкой налево, где за едва угадывающейся полоской реки, насколько доставал глаз, поднимались вверх мощные леса Большой Чечни.
— Ай-ай-ай! — покачал головой казак. — Да разве же это горы! Горы, но Черные. Упал снег, да весною растаял. Туда за них уйти, да еще перевалить за Андийский хребет — там, брат, такие горы, что вверх посмотришь, потеряешь папаху. Белые, холодные, аж страх берет посмотреть, да глаз не отведешь другой раз. И ноги, не поверишь, сами туда несут.
Сергей, ухмыляясь, покачал головой: ему, мол, вполне хорошо живется и здесь, на равнине.
— Ты, Александрыч, зарекаться будешь, когда увидишь. Наперед ничего не скажешь. Конечно, может человек так испугаться, что побежит до самого моря. А может и загореться. И тогда ему, кроме этих вершин, жизни нигде не будет.
— Чем же живут люди в этих снегах?
— Разбоем и живут, — просто ответил Атарщиков. — Где друг у дружки возьмут. Где вниз спустятся, в богатые села. В Грузию, а то и дальше уйдут, до самой Гянджи. Еду возьмут, вещи, всякую хурду-мурду, рабов пригонят.
— Рабов? — изумился Новицкий. — На что им рабы?
ebooksa