Гамов недовольно смерил взглядом майора.
– Холодно же! Вы в осеннем, без шапки, – в оправдание добавил Желтков.
– Сергей, ты зачисткой сам руководил?
– Так точно. Все чисто.
– Немедленно проверь еще раз! Каждый угол проверь.
– Есть!
С той самой минуты, как он вошел на стройплощадку, генерала не покидало чувство, что за ним пристально наблюдают, причем наблюдают в перекрестье прицела. Такое чувство было у него в «горячих точках», всякий раз перед обстрелом.
Генерал зябко поежился, из кармана достал тонкие кожаные перчатки, надел.
– Товарищ генерал, разрешите обратиться? Можно, я в строй? Пуля прошла на вылет. Ногу мне перебинтовали. Я с ребятами на штурм. А майор меня в госпиталь посылает.
В лихо заломленном на затылок берете с неприступно-наглым выражением лица Ивочкин смотрел на генерала.
Гамов хорошо знал, что пара Ивочкин – Ряхин была одной из самых продуктивных тактических пар, способных выполнить любую поставленную задачу.
«Надо разбивать, – подумал Гамов. – Слишком сроднились. Отсюда результат…»
– Облажался, старлей! Забыл правило коммуникации: многословны и давят на жалость – вгоняй пулю в лоб. Не ошибешься. Понял?
– Так точно!
– Вторая твоя ошибка?
– Недооценил противника.
– Был убежден, что противник – заурядный уголовник, а вышел на профессионала, выше тебя классом. Так что сегодня, считай, ты второй раз родился. Если бы противник тебя не пожалел, в труповозку с Добрыниным и Мозговым тебя бы грузили. – Генерал ткнул пальцем в сторону машины, куда только что загрузили три трупа. – Выводы. Первое: если подобные ошибки повторятся – уволю из органов, если, конечно в живых останешься. Второе: за нарушение субординации я тебе взыскание наложу. Напомнишь мне завтра.
– Есть!
– Марш в скорую!
Гамов обернулся к Осадчему, стоявшему на площадке шахтного копера[47]. Осадчий был сумрачный и злой. Генерал подошел к нему, протянул сигареты.