— Ну?
— Задрых опять, сволота. Прямо в наручниках к стене привалился и храпит.
— Кто у него сегодня был? — спрашиваю сестру.
— Да никого. — Она с усилием поднялась с колен. — Этот разве что поганец, Андрюшка Шмалько. Он и подбил на пьянку. Надо-де обмыть. Даром, что от горшка два вершка, а святого с пути истинного собьет.
Паша догадливо скрежетнул зубами.
— Я щас этого маломерка найду. Для начала башку оторву, — сладострастно пригрозил он.
— Я-то в другой комнате была. Поругались они чего-то, брат его гнать стал. Слышала только: мал еще жрать стаканами. А тот угрожать начал… Такая тварь зловредная. Одно слово — обмылок.
Она охнула, зажала рот:
— Неужто навел?! Ох, паршивец! Да что ж это, люди?!
— Успокойтесь, всё обошлось. — Я неловко потрепал женщину по плечу. Кивнул Бакланову: — Сними наручники и поехали отсюда.
— А может, — Бакланов интимно отгородил меня спиной от бормочущей хозяйки, — оформим на пятнадцать суток? Пару рапортов насчёт сопротивления… А то мало ли что? Начнет жалобы строчить, потом отписывайся. Заодно и пощупаем «по низу». Чего там у него после зоны на уме?
— Да вы!.. Соображать!.. — рявкнул я так, что Паша отшатнулся. — Выполняйте. И — жду в машине.
Вообще-то мы с ним до этого на «ты» были. Просто чувствовал себя жутчайше. Никак не мог в толк взять, за что мне от Шмалько такая оплеуха прилетела.
Кольцов пригубил водки.
— Через два месяца всё выяснилось. Андрюшу Шмалько взяли за разбой. Пошел провожать до дома пьяную материну подругу, на улице поднял полую металлическую трубу и — по голове. Он у неё, оказывается, дома кошелек с тридцатью рублями углядел.
Завистяев понимающе закивал, всем видом выказывая — другого не ждал.
— Навестил я его в следственном изоляторе. Легко ж я на это свидание шёл!
— Что ж ты, — спрашиваю, — поросёнок, тогда за штуку отшутил? Ведь могли запросто под горячку пристрелить человека.
Посмотрел он на меня, не скрываясь, цыкнул так сквозь зубы:
— А ничего. Знал бы, как маломерком обзываться.