Я сделал движение к двери.
— Странно, — засомневался вдруг Гуляев. — Коля Майоров за тебя просит. И Лёва Гаухман очень хорошо отзывается. — Нижняя губа его озадаченно наехала на верхнюю. Что-то ему мешало так быстро распрощаться со мной. Должно быть, рекомендации близких друзей. — Очень странно. Ладно, присядь. Попробуем всё-таки познакомиться.
— Да я-то с вами знаком, — я мотнул подбородком в сторону сейфика, на котором среди прочих углядел монографию — «А. П. Гуляев. Следователь в уголовном процессе». Книга эта была знаменита. Почти в каждом следственном подразделении стояла на полке.
— Вот как? — Гуляев заинтересовался. — И что скажешь?
— Полезная книга, — вяло начал я. Но запас подхалимажа иссяк. Я решился: — Или — честно?
— А ты меня не пугай, — он насупился.
— Видно, что сам автор на следствии давным-давно не работает.
— Ну-ка, ну-ка? — упершись локтями в стол, Гуляев подался вперед. Будто в боксерскую стойку встал.
— В эмпиреях пребываете. Многие рекомендации на уровне мечтаний. А в жизни неприменимы.
Гуляев насупился, кожа натянулась на скулах, нижняя губа наползла на верхнюю. Он вскочил, оказавшись сбитым, невеликого росточка человеком, схватил монографию, впечатал передо мной:
— Докажи!
— Сейчас как будто не время! — попытался увильнуть я. Увы, я еще не знал железную хватку этого человека.
— Можешь — докажи! Не можешь — не болтай! — властно потребовал Гуляев.
Что оставалось?
— Да вот хоть здесь, — я ткнул в оглавление. — Насчет обжалования следователем указаний надзирающего прокурора. Как вы думаете, сколько он проработает, если объявит войну собственному прокурору?
— При чем тут это? — Гуляев набычился. — Принципиальный следователь должен не за кресло держаться, а во имя установления истины по делу идти на любой служебный конфликт.
Я исподтишка пригляделся, не издевается ли. Нет. Кажется, в своем негодовании он был искренен. Он тоже подметил моё удивление:
— Давай, давай, спорь. Приводи аргументы.
Я привел, он возразил. То же и со следующим. Самые убойные, казалось мне, доводы отметались как смехотворные. Я понял: передо мной не человек — железобетон. При этом Гуляев не защищал свои положения. В них он не усомнился ни на минуту. То, что для других — защита, для него — лишь повод перейти в контратаку. Он и перешел — принялся обращать в свою веру меня. Но и я не видел причин отступаться. Постепенно оба вошли в раж.
— Легко казаться принципиальным, если самому на баррикады не идти! — кричал я в запале. — Вы ж своими подстрекательскими советами беззащитных следователей под расстрельный прокурорский огонь подставляете! Поп Гапон вы, вот кто!