Когда мужик запряг лошадь и открыл ворота, Коля связал его руки приготовленным для таких целей ремешком. Просто так не развяжешь!
— Лошадью можешь править? — спросил он Георгия.
— Нет, — немного подумав, ответил Стрельцов.
— Тогда держи этого, — кивнул Коля на впавшего в неизбывную тоску мужика, а сам сел на козлы: — Ну что, родимая, поехали!
В управлении, куда они доставили задержанного Николая Ильича Кокорина, было много народу: вторая бригада старшего уполномоченного инспектора МУРа Ивана Васильевича Филиппова, занимающаяся борьбой с подделкой денег, вместе с гэпэушниками НКВД повязали едва ли не целую роту фальшивомонетчиков, аж восемьдесят три человека! Накрыты они были все разом в трех подпольных мастерских по производству фальшивых денег (с самыми настоящими печатными станками) в результате четко продуманной и хорошо спланированной операции. Часть из арестованных под присмотром вооруженных милиционеров и чекистов угрюмо толпилась в коридоре, ожидая вызова в комнату приводов для допроса, часть дожидалась своей очереди под замком. Если бы эти «делатели марок»[9], подпиравшие стены в коридоре, затеяли бы вдруг бузу, кое-кто из них запросто бы смог сбежать из управления, даже если охранники затеяли бы стрельбу. Однако даже намека на попытку сплетовать[10] не было: среди арестованных имелось много граверов, типографских цеховых, техников, резчиков и прочих граждан уголовных специализаций, отнюдь не склонных к силовым действиям и оказанию сопротивления. Их можно было бы назвать интеллектуальной элитой уголовного мира. Хотя больше половины, как выяснилось благодаря Владимиру Матвеевичу Саушкину, были «марочниками»-рецидивистами, известными московскому сыску еще с дореволюционных времен.
Владимир Матвеевич находился в комнате приводов, или допросной, как он ее иногда называл, так как без опознавателя в таком серьезном деле совершенно не обойтись.
Саушкин сидел в сторонке и слушал ответы на вопросы дознавателя. Если было все ладно, он лишь молча кивал, и по окончании допроса у арестованного снимались отпечатки пальцев, а фотографических дел мастер Юрий Петрович Еремин снимал их лица допотопным тюремным аппаратом, приобретенным сыскной полицией Москвы еще в самом начале века.
Если же арестованный начинал врать и изворачиваться, что Владимир Матвеевич всегда чувствовал и примечал по каким-то одному ему известным деталям и приметам, Саушкин останавливал допрос, лез в свою картотеку и доставал оттуда карточку со всеми данными на допрашиваемого преступника. Память у Владимира Матвеевича была отменная, профессиональная, и если он хотя бы раз в жизни пересекался с каким-либо уголовником лично или даже заочно, просто регистрируя его в своей картотеке, то помнил и его имя, и кличку, и дело, по которому тот проходил.
Видя, что допросы «марочников» затянутся надолго, Осипов и Стрельцов провели Кокорина в свой кабинет, где располагалась их группа или бригада, как ее часто именовали в официальных документах. Леонид Бахматов был на месте: принимал телефонный звонок от какого-то важного лица и отчитывался о расследовании убийств, похоже, тех самых, которыми в данный момент занимались Осипов со Стрельцовым.
Леонид Лаврентьевич мельком взглянул на вошедших, немного задержал взгляд на Кокорине и кивнул, дескать, ждите, покуда не освобожусь. А сам продолжал слушать начальственное лицо на другом конце провода, изредка вставляя короткие фразы:
— Ленин? Понял вас… Сам Ленин? Да, будет исполнено… Постараемся… Да, в самое ближайшее время…
Наконец разговор закончился. Бахматов сел, вытер лоб рукавом френча и, оглядев пришедших, строго спросил:
— Слышали?
— Да, — ответил Осипов за себя и Георгия.
— Я только что имел разговор с товарищем Фотиевой, личным секретарем товарища Ленина. — Бахматов со значением посмотрел на Колю. — Владимир Ильич весьма интересуется ходом расследования дела убийцы-маниака и приказывает ускорить процесс его поимки и предания нашему справедливому суду… А это еще кто?
— А это наш подозреваемый, Леонид Лаврентьевич, — покосился в сторону Кокорина Осипов. — Подходит под описание нашего убивца полностью. Еще и сбежать от нас пытался.
— Ничо я не пытался, — огрызнулся Кокорин.
— Так-так, — с интересом посмотрел на мужика Бахматов. — Стало быть, извозчик?
— Ну, извозчик, — хмуро отозвался Кокорин. — А что, быть извозчиком стало уже непозволительно?
— Позволительно, — просто ответил старший уполномоченный инспектор. — А вот людей убивать — нельзя.