Здесь стояла одна только голая кровать. Допотопное сооружение со спинками, выкрашенными под дуб, со звонкой панцирной сеткой.
Рядом со спинкой, у стены, находилась тумбочка. На ней обычно лежала бритва, которой Залесский, по его показаниям, поправлял виски.
Окно из спальни выходило на задний двор.
Везде — тонкий слой пыли.
Я осмотрел то место возле кровати, где была обнаружена Залесская.
Понятая негромко кашлянула:
— Крови не найдёте, товарищ следователь. Я сама мыла на другой день, как Анну увезли…
— Да? — машинально сказал я, подымаясь.
— Все сама. Валерий Георгиевич попросил по-свойски, по-соседски. Я и простынку стирала, и наволочку…
— Ещё что? —..Я осёкся: сейчас она только понятая.
— Пододеяльник…
— Хорошо, — остановил я её.
Окна изнутри запирались не на шпингалеты, а на крючки. Широкие форточки.
В деле, которое я знаю почти наизусть, моим предшественником записано, что окна были закрыты, форточки — открыты. Лето…
В кухонном закутке имелся небольшой встроенный шкафчик без полок. В нем
— запылённые бутылки. Иностранные, в магазине не принимают. Старая соломенная шляпа.
— Валерий иногда надевал, когда возился на участке, — прокомментировала старушка.
Ещё имелось несколько истрёпанных газет и журналов.
«Сельская молодёжь» полугодовой давности, «Иностранная литература», «Новый мир».
Я перелистал их. Из «Нового мира» выпала школьная тетрадка. Вернее, то, что от неё осталось — обложка и двойной листок.