Потому что до сих пор чувствую себя перед ней виноватым.
Но жизнь — сложная штука. Годы, проведённые без неё, многому меня научили. Правда, у сына несколько раз вырывалось: «А дядя Коля то-то говорил. Дядя Коля мне тото сделал…» Из этого я могу заключить, что Ильин общался с моим сыном, естественно, и с Аней. Но дядя, как вы сами понимаете, только дядя. Он никогда не заменит родного отца…»
Я сказал вслух:
— Да, дядя есть дядя. — И подумал о Кешке.
— Смотря какой. Есть неродные отцы — получше родных относятся к детям,
— возразила Серафима Карповна, явно имея в виду своего мужа.
Я снова углубился в чтение.
«…Вопрос. Как сложились у вас отношения с Ильиным в Крылатом?
Ответ. Никаких отношений не было. Здоровались. Вот и все.
Вопрос. Вас удивил его приезд в Крылатое?
Ответ. Немного.
Вопрос. А вашу жену?
Ответ. Мы это не обсуждали. Я знал, что вспоминать и говорить с ней об Ильине нетактично. Она многие вещи воспринимала очень болезненно.
Вопрос. Что, например?
Ответ. Чью-то беду, напоминание о родителях. Как-то призналась мне, что, когда умер отец, а матери она лишилась ещё девочкой, ей не хотелось жить. Так и сказала, что, если бы не Анфиса Семёновна, эта одинокая старушка, очень близкая их семье, крёстная Ани, она не знает, что бы с собой сделала. И, чувствуя её такую повышенную восприимчивость, я старался беречь её. Если случалось, что надо было что-то отметить, я даже избегал выпивать при ней — она всегда огорчалась, когда я пил. И все-таки не уберёг.
Вопрос. В предсмертном письме она пишет, что провинилась перед вами в Крылатом. Вы знаете, что она имела в виду?
Ответ. Я никогда не контролировал её поступки и поведение. Может быть, она с кем-нибудь и встречалась. Я не знаю с кем…»
— А где же он обретался последние полгода, пока снова не вернулся к семье? — спросил я.
— Перед самым возвращением в Вышегодск Залесский жил в Москве месяца четыре.
— В Москве? Любопытно. Не связано ли это с женщиной? — По поводу женщин я поинтересовался так, наобум.