Дорога войны

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вот оно что. Мы в Тройке давно подозревали. Ходили слухи, что «Спартак» никому не прощает. Что есть у вас группа специально обученных неприметных товарищей. Оказывается, не слухи. Товарищ майор, прошу включить меня в группу ликвидаторов! Я выполнил мастерский норматив по боевому самбо, а как стреляю, сама видела на соревнованиях… Зита, я «Спартак» не подведу!

— Просто будь настоящим спартаковцем.

— Зита, я…

— Слава! — сказала она серьезно. — Мы в первую очередь и на всю жизнь — политические войска. Прежде всего — бойцы внутреннего фронта. Спецназ, диверсанты — это все временно, потому что война. Мы все давали присягу стоять на страже социализма. На всю жизнь давали. Одна из наших задач — стрелять врагов социализма. Война закончится, а задача останется. Просто будь настоящим спартаковцем. Поверь, это очень и очень много для человека, далеко не каждый достоин, а из достойных — далеко не каждый справится. Понял?

— Кажется, начинаю понимать, — снова усмехнулся штурмовик. — В смысле, почему командиром Кунгурцев, но решения принимаешь ты. Наши внутренние тонкости. Я понял. Разрешите идти?

— Останься пока неподалеку. Похоже, предстоит важный разговор, присмотри, чтоб никто не болтался рядом, кроме тебя.

Она непроизвольно села ровнее, поправила волосы. Узнает или нет? А если узнает, то как? А…

Лейтенант инженерно-технических войск, серьезный военспец и разработчик уникального «хамелеона», а в далеком детстве гениальный мальчик и просто ее лучший друг Богдан Джепа пошарил рукой по лесной подстилке, отбросил шишки и сел аккуратно рядом с ней.

— Это ты? — спросил он негромко.

— Это ты? — эхом откликнулась она.

Лейтенант призадумался.

— Что, настолько непохож?

— Да, — призналась она. — Только взгляд остался прежним. А я… сильно изменилась?

— Даже взгляд стал другим. Встретил бы на улице — не узнал.

Они помолчали в затруднении.

— Знаешь, я в детстве часто мечтал, что вернусь в Копейку, — тихо сказал лейтенант. — Что выбежит мне навстречу черноглазая девочка, с визгом бросится на шею… я упаду, естественно, под таким-то весом… и скажу потом ей много-много слов, какая она замечательная, красивая, как спасла мне жизнь… и назову звездной принцессой. И возьму на руки. Почти каждый день мечтал, представлял в подробностях. И чем старше становился, тем отчетливей представлял… А сейчас сижу рядом с тобой, смотрю на совершенно незнакомую, чужую девушку, и ни одного слова в голову не приходит. И почему так — не понимаю.

— Откуда узнал, что жизнь спасла? — полюбопытствовала она.

— От отчима. Он — главврач того самого госпиталя, где ты вокруг охранника прыгала и орала. Настолько впечатлился твоим выступлением, что специально разыскал нас в Иркутске. Захотелось посмотреть на такого необыкновенного парня, как я. Ну, я ему понравился, а потом и мама, а дальше оно как-то само… Так что ты еще и нашу семейную жизнь устроила. А я сижу, как дурак, и не знаю, о чем говорить.

Боится, поняла она с грустью. Боится узнать, что у меня кто-то есть близкий, любимый. Не наивный мечтатель, и не был им никогда, понимает хорошо, что не может девочка до семнадцати лет дожить и ни с кем не дружить, не обниматься, не целоваться… По-прежнему гордый, по-прежнему властный Богдан, не хочет и не может оказаться вторым… А его девочка из детства давно стала взрослой.

— Давай тогда поговорим о деле, — тихо предложила она.