– Не за что, – пробормотала я.
Будь мне суждено устрашиться тех сил, которые я стронула с места, того погубительного столкновения, инициатором которого я стала, устрашиться я должна была именно тогда. Но я ничего подобного не почувствовала. Напротив, была замечательно спокойна.
Одолевая последние ступеньки, я успела заметить, как метнулась прочь от окна фигура Мари. Значит, за нами наблюдали. И это, как я понимала, означало, что мне предстоит выдержать ее бесконечные приставания: «Кто это был? Не слишком ли молод твой дружочек?» Да ну ее, решила я, толкнув дверь. Не могла же я предвидеть, как скажется на моем будущем тот факт, что Мари подглядела в окно эту сцену.
Вечером мы по заведенному обычаю пошли в питейное заведение. Был один из вечеров, когда с одной стороны неба великолепным воздушным шаром нависает луна, а с другой еще не вполне окунулось во тьму солнце. Помню, я стояла на балконе и следила за медленным, трудным продвижением луны: на глазах увеличивался пыльно-розовый полумесяц в серых щербинах кратеров.
День вновь выдался теплый и душный, но к ночи освежающий бриз унес грязный городской смог в океан. Листья скоро уже сменят окраску, подумала я и удивилась тому, что это означало: еще несколько месяцев – и моему знакомству с Одалией исполнится ровно год. Я со всех сторон обдумывала это открытие и, видимо, глубоко погрузилась в размышления: от голоса Одалии, звавшей меня одеваться, я так и подпрыгнула. Я редко выходила на балкон, но, когда выходила, порой впадала в транс. Меня гипнотизировало сияние электрических огней города, что разливалось вширь по мере того, как солнце уступало исконные территории чувственной луне, а сумерки сменялись полумраком.
Одалия в апартаментах уже заготовила нам обеим наряды. По сей день не скажу, объяснялось ли сходство в их стиле случайным совпадением или умыслом. Не представляю, откуда Одалия могла заранее знать, что это сходство сыграет ей на руку. Одалия многолика и обладает удивительной способностью предугадывать чужие поступки, но вряд ли наделена ясновидением в полной мере. И все же допускаю: даже не представляя себе, какую из этого можно извлечь пользу, Одалия нарочно обрядила нас почти в одинаковые черные вечерние платья, отделанные серебряным бисером. Хотя одно платье (мое), если присмотреться, отличалось квадратной горловиной, а другое (ее) было без бретелек, оба они были густо расшиты бисером, и серебряные бусины теснились все ближе друг к другу по мере того, как плиссированные юбки ниспадали все ниже, взбиваясь вокруг колен, так что мы превратились в парочку русалок на высокой вспенившейся волне.
Одалия также смазала мои мышиные коричневые волосы, чтобы сделать их темнее и ярче, и слегка их приподняла под углом к подбородку – вышло в точности как ее стрижка. Помню, как уловила в зеркале наши отражения, бок о бок, за минуту до выхода. Почти похожи, почти двойники. Красивая, яркая женщина и ее скованная, скучная копия. Изысканный последний штрих: Одалия настояла, чтобы мы надели парные бриллиантовые браслеты, – неожиданный шаг, ведь до тех пор мы никогда не выходили в них за пределы апартаментов. Застегнули браслеты, и на том приготовления закончились. Одалия тут же позвонила вниз и поручила одному из швейцаров найти нам такси. Вечер начался.
За девять месяцев с Одалией я убедилась, что подпольное питейное заведение –
– Чем па-амочь, что падыска-ать, мам?
И так он подал эту затверженную фразу, что в слове «помочь» не осталось даже отзвука изначального смысла. Смахнув с глаз длинную сальную прядь, он ждал отзыва. Одалия не удостоила его и взглядом: открыла пудреницу, тщательно припудрила нос. Я поняла, что на сей раз действовать надлежит мне.
– Минуточку, – ответила я, озираясь в поисках металлически-серого парика со сложной укладкой на викторианский манер.
Парик вечно перекладывали с полки на полку, никогда его не застанешь на прежнем месте. Возможно, то была часть условного кода, окончательно отделявшая посвященных от профанов, или же паренек просто забавлялся со скуки. Наконец я высмотрела парик. По правде говоря, выглядел он довольно-таки противно. Я сняла его с нечувствительной головы манекена.
– Говорят, каштанового цвета лучше. А красное дерево всего красивее.
Я сама слышала, что у меня выходит отнюдь не так соблазнительно, как у Одалии, – сколько раз она произносила при мне эти слова, – но все же получилось: мальчишка нажал какие-то клавиши на кассовом аппарате, послышался громкий щелчок, и стенная панель за прилавком отодвинулась.
– Входите, мам.
Одалия прошла первой, я за ней. И вновь, когда стенная панель сомкнулась за спиной, я уперлась взглядом в глухую тьму, напрягая глаза, чтобы выявить хотя бы очертания коридора. Эхом разносились отголоски оживленной вечеринки. Я чувствовала, как движется впереди Одалия, и слепо шла за ней, пока обе мы не протолкнулись сквозь бархатную штору. Постояли на пороге с полминуты, но не успели вполне рассмотреть сцену по ту сторону занавеса: какая-то женщина подбежала к нам и расцеловала Одалию в обе щеки.
– Вот ты где! – воскликнула она.
– Очень рада тебя видеть! – с равным энтузиазмом откликнулась Одалия.
Я узнала женщину из той богемной компании, с которой один раз давным-давно встречалась за кофе. Одалия явно вовсе ее не припоминала.
– Я как раз говорила Марджори – о! Видишь, вон Марджори, помаши, дорогая! – я ей говорила: «Интересно, когда же она появится?» И тут – пуфф! Ты и появилась. Фокус! Раз – и ты тут!
ebooksa