Как только отец Александр обратился к Святой Троице, газеты на стенах разом вспыхнули, и с их пылающих страниц на пол окарачь полезли разные уродцы, вроде особо откормленных тараканов и пауков. Эго Флоренс Найтингейл завизжало (ибо леди положено бояться насекомых) и с ногами запрыгнуло на стол. Вот тут уж пришлось поработать мне: подпрыгивать и давить ногами эту мерзость. При этом мне казалось, что многие из этих уродцев в адском огне целуют и лижут раскаленные сковородки (те, что лгали языком), другие же (пишущие журналисты) суют свои шаловливые пальцы в приемные горловины массивных чугунных мясорубок. Но все когда-нибудь кончается; догорели и лживые газеты, открыв чисто побеленные стены. Последним отец Александр сорвал со стены портрет виконта Пальмерстона, пробормотав, что этого кадра и в самом деле лучше всего отдать Серегину. А на месте этого портрета тут же возникла картина, изображающая деву Марию, что держит в руках расшалившегося младенца.
– Отче, – сказала я, указывая на картину, – я думаю, что вы совершенно правы. Мы не сможем до конца излечить эту женщину, если хотя бы на одну треть не растормозим в ней центр сексуального влечения. Ей необходимо вернуть стремление любить и быть любимой, рожать детей и радоваться каждому шагу в их жизни. Иначе мы оставим в ней пустоту, в которую, как в свое любимое гнездышко, не мытьем так катанием, снова вернется изгнанный нами Сатана.
Отец Александр внимательно посмотрел на замершее в испуге Эго Флоренс Найтингейл, по-прежнему стоящее на столе, потом на картину с Богоматерью – и кивнул.
– Вы в очередной раз правы, сестра, – сказал он, – да только прежде чем возвращать эти стремления ее душе, необходимо серьезно подновить ее тело, иначе желания вступят в противоречия с возможностями, а это та еще мука. Пусть над ней поработают Лилия и мисс Зул, а потом мы вернемся к этому вопросу. Я бы посоветовал не спрашивать ее согласия, а провести всю операцию под глубоким наркозом.
Повернувшись в сторону замершего в испуге Эго, отец Александр сказал:
– До свидания, малютка Фло. Надеюсь, что в следующий раз, когда мы встретимся, я с полным правом назову тебя своей дочерью, а ты меня любимым папочкой. Пока-пока, до новой встречи.
Еще мгновение – и мы уже снаружи. А тут все радикально поменялось… Флоренс Найтингейл уже не висит на вытянутой руке у Кобры, а, разоблаченная донага, лежит на моей кушетке, при этом стоящая у изголовья Лилия держит ее ладонями за виски. Ну и худющая же она, эта мисс! Точно как эти идиотки-анорексички нашего времени, сбрасывающие вес до полной тараканьей немочи.
– Митя, – строго сказала я, – отвернись, а лучше вовсе выйди из комнаты. Неприлично молодому мужчине с такой настойчивостью разглядывать спящую голую леди. В конце концов, ты ее смущаешь.
– Очень нужен мне этот суповой набор, – отворачиваясь, проворчал Митя, – чего я там не видел. Голые амазонки будут куда интереснее, и при этом они ничуть не смущаются. Ну да ладно, если мы вам больше не нужны, то разрешите нам с Матильдой покинуть это место и заняться другими делами…
Поражение в России не прошло даром Наполеону Бонапарту. Он сильно похудел, почти до юношеских своих габаритов, стал злым и придирчивым к чиновникам, и в то же время щедрым и ласковым к инженерам и изобретателям. Одновременно с Императором неведомым путем в Париж явилась большая часть его уцелевшей армии – и народ услышал такие рассказы о случившемся в России, что писатели-сказочники лет на пятьдесят остались без работы. И вообще, было не до конца понятно, кто победил в той войне, поскольку побежденный французский император Бонапарт свой трон сохранил, а победивший русский император Александр Павлович был вынужден передать престол младшему брату и удалиться в дальние странствия. Впрочем, Российская империя от этой отставки только выиграла – омоложенный Кутузов оказался значительно лучшим наставником юного императора и правителем государства, чем «плешивый щеголь, враг труда».
При этом умные люди говорили, что безоговорочным победителем в битве у Москвы-реки является пришелец извне Артанский князь Серегин. Он достиг поставленных перед собою целей и на какое-то время получил власть над царями и императорами. Зато самыми очевидными проигравшими оказались англичане, между прочим, не сделавшие в этой битве ни единого выстрела. Они утратили последнего союзника и оказались ввергнутыми в глубокую континентальную блокаду. И дальше дела для них станут только хуже. Император взялся за них систематически и всерьез, о чем свидетельствовала опубликованная им Индустриальная Программа и вновь созданное министерство Науки и Промышленности. Британию следовало удушать индустриальной мощью, в том числе и вытесняя ее товары с европейских рынков. Вот она – настоящая континентальная блокада, а не то, что под этим названием подразумевалось раньше. У Императора Французов есть все шансы построить объединенное европейское государство – не такое бестолковое, как Европейский Союз начала двадцать первого века, и не такое людоедски-жестокое, как Третий Рейх Адольфа Гитлера.
Но нынче Наполеона заботила не постройка огромных домен и печей для переплавки чугуна в сталь, не прокладка железных дорог, не создание огромного флота, способного перебороть флот Владычицы Морей, и даже не планы летней кампании, в ходе которой окончательно прекратят свое существование Прусское королевство и Австрийская империя. Совсем нет. Сегодня на огонек во дворец Тюильри забежал Артанский князь Серегин, при появлении которого Император тут же вызвал в свой кабинет императрицу Фиру Великолепную (точнее, она сама себя вызвала) и повелел сообщать всем иным посетителям, что он никого не принимает в силу занятости чрезвычайно важными делами. Наполеон знал, что Артанский князь никогда не совершает праздных визитов из простой вежливости, и его прибытие означает, что действительно предстоит заняться очень важными, причем взаимовыгодными делами. Артанский князь всегда одной рукой берет, а ругой дает нечто не менее ценное. И вообще французский император чуть ли не с первых часов знакомства перестал воспринимать Артанского князя как обычного человека, считая его высшей сущностью, которая только хочет казаться русским офицером из будущего и суровым Артанским князем, предводителем мощного личного войска.
Важный гость прибыл в Фонтенбло не один, а в сопровождении еще одного человека, который был представлен Наполеону как русский граф Алексей Федорович Орлов. Этот важный господин, по словам Артанца, прибыл к нему из «следующего» мира (по счету Артанского князя), где сейчас шел тысяча восемьсот пятьдесят пятый год главной исторической последовательности. Во время своего вынужденного пребывания в Тридесятом царстве Наполеон Бонапарт получил общее представление об истории будущего, особенно девятнадцатого века. Надо же ему иметь хотя бы общее понятие о том курсе, которым он собирался вести государственный корабль Французской империи, и о поджидающих его рифах и мелях. 1855 год – не такая уж и далекая перспектива, всего лишь сорок два года тому вперед, и в то же время какие разительные перемены! Середина девятнадцатого века стала временем, когда разгоралась заря века стали и пара, когда сила стихий ветра и воды, а также мускульной силы животных стала уступать пальму первенства могучим и неутомимым паровым машинам, а гладкоствольные ружья – нарезным винтовкам, кое-где даже казнозарядным. Винтовка Дрейзе уже спроектирована, испытана, принята на вооружение в Пруссии и Сардинском королевстве, и вот-вот начнет собирать свою кровавую жатву на полях сражений. Мир за пределами Европы уже почти весь поделен между колониальными державами, а посему настало время первых жестоких войн за передел сфер влияния.
– Итак, товарищ Бонапартий, – сказал Артанский князь, как только были закончены дипломатические политесы и взаимные представления, – у меня к вам есть небольшое дело, которое касается одного вашего младшего родственника, а может быть, и не совсем родственника. Это еще как посмотреть…
– Постойте-постойте, друг мой Сергий, – переспросил Бонапарт, – как это так может быть – «родственник, но не совсем»?
– Речь идет о Шарле Бонапарте, – сказал граф Орлов, – официально считающемся третьим сыном вашего брата Людовика Бонапарта и вашей падчерицы принцессы Гортензии Богарне. Но есть вполне обоснованные подозрения, что отцовство вашего брата не более чем юридическая фикция, а на самом деле его отцом был другой человек. Об этом говорит полное отсутствие в чертах его лица признаков принадлежности к семейству Бонапартов…
– Вполне возможно, – мрачно кивнул Наполеон, – мой брат подозревает, что жена ему воинствующе неверна, и поэтому признает своим только второго сына Луи, в происхождении которого он полностью уверен. Но вам-то, месье, какое дело до этого ребенка, о существовании которого и я-то вспоминаю далеко не каждый день?
– Дело в том, – сказал граф Орлов, – что в нашем мире этот человек именуется Наполеоном Третьим и исполняет обязанности восприемника ваших идей и императора Второй Французской Империи, включающей в себя Францию в ее национальных границах, а также некоторые колонии в Северной Африке…
– Постойте-постойте, граф! – перебил Орлова Наполеон, явно разволновавшись, – когда я бегло изучал историю будущего, то думал, что Наполеон Третий – это мой внук, сын маленького еще сейчас моего сына Наполеона Второго…
ebooksa