– Так это вы меня вот так, – Боске, продолжая краснеть, указал на свой живот, – заштопали…
– Да, я, – подтвердила Галина Петровна, – потом, не забудьте напомнить, я выдам вам на память те сто грамм чугунного лома, что мне пришлось вытащить из вашего живота прежде чем начать его шить. Или вы не из тех суеверных фетишистов, которые таскают при себе в качестве амулетов все, что хирурги достают из их бренных тел?
– Нет, – ответил Боске, – я не суеверен. Просто меня удивляет, что вы подобрали врага на поле брани и принялись его лечить.
А по себя подумал:
«Ах, какая женщина! В нее и в самом деле можно было бы влюбиться, будь она француженкой. Но, черт побери, что за странная идея – женщина-хирург… Ведь профессора в Сорбонне скорее удавятся, чем начнут учить женщин-врачей.»
– Ничего удивительного тут нет, – ответила Галина Петровна, – ведь мы, артанцы, совсем не враждебны вашей Франции, император которой развязал войну по совершенно дурацким мотивам. Когда возникла необходимость отделить мух от котлет, вашу французскую армию относительно вежливо отодвинули в сторону, в результате чего весь наш гнев обрушился на ваших бывших партнеров-англичан. Так вы же и сами понимаете ненужность и бесперспективность этой войны, затеянной из злобного расчета британских банкиров и каприза вашего императора. Немного позже наше командование планирует заключить с Францией союз, так что можете считать себя не военнопленным, а находящимся на излечении. Или вы предпочли бы беседовать сейчас не со мной, а объясняться со Святым Петром по поводу пропуска в райские чертоги?
– Нет, – замотал головой Боске, – к Святому Петру я не хочу. Это еще успеется. Но я все равно ничего не понимаю. Быть может, вы мне хоть что-нибудь объясните…
– А мы не должны вам ничего объяснять, – сухо кивнула Галина Петровна, – наше дело – вас вылечить, чтобы глаз был остер и рука тверда, а уж политику партии после этого вам будут разъяснять совсем другие люди.
– Да, – с важным видом сказала Лилия, – вы же храбрый человек, генерал Боске, так что готовьтесь к множеству… ээ… неожиданностей.
– Лилия, не болтай лишнего! – одернула девочку Галина Петровна. – Объяснять такие вещи – эта работа Серегина. Они оба офицеры, а значит, будут говорить на одном языке.
Женщина-доктор еще раз внимательно посмотрела на Боске и, немного поколебавшись, три раза хлопнула в ладоши. Возле ванны, будто прямо из воздуха, материализовались две рослые санитарки. По команде врача они извлекли Боске из ванны, поставили на ноги, накинули на плечи халат вроде купального и нежно, под руки, повели в особое помещение, где генералу предстояло пережить сеанс реабилитационного массажа со специальными маслами, предназначенного для восстановления работоспособности всех членов тела. Обязательная процедура для всех, кто провел в ванне больше двух суток, а ведь генерал Боске плавал в магической воде почти шесть дней. Массаж, как это частенько бывает в таких случаях, перерастет в бурный секас, в котором великанши-остроухие будут нежны со своим пациентом, как мать с новорожденным дитем. Это тоже лечебная процедура, необходимая, чтобы убедиться, что у больного все органы работают совершенно исправно. Да и остроухим ЭТО ДЕЛО совсем не в напряг, а даже в радость. Может, какая из них и понесет сына или дочку от настоящего неустрашимого героя галльской выделки. А то с продолжением рода у этого неустрашимого Боске было откровенно плохо.
И только потом, когда он будет ублажен, удовлетворен и полностью расслаблен (то есть примерно на следующее утро), генералу Боске предстоит встретиться с самим Артанским князем, чтобы от него узнать нечто настолько неожиданное, что полностью перевернет его жизнь. Но а сейчас генерала сильнее всего беспокоят огромные груди остроухих, колеблющиеся рядом с его головой, стоит только чуть скосить глаза. Такого богатства плоти ему еще видеть не приходилось.
Как происходило мое пробуждение, я, наверное, не забуду никогда… Это было похоже на то, как если бы я выплывала со дна сумрачного водоема на поверхность. И хоть мне в жизни ни разу не приходилось погружаться под воду, почему-то я была уверена, что ныряльщик испытывает то же самое: тело само стремится вверх, и ему лишь слегка приходится помогать руками и ногами. Вода была приятно теплой, над собой я видела приветливое мерцающее свечение. Никакого страха не было; мне нравилось ощущать силу своих мышц, легкость тела… Что-то было в этом упоительно-радостное, неизведанное. Свечение приближалось – и наконец я вынырнула, услышав мелодичный звонкий плеск, отдающийся эхом. Именно в этот момент я проснулась окончательно…
Моргая, я озиралась вокруг – и ничего не понимала. Последнее, что я помнила в своей прошлой жизни, были суровые глаз священника-ортодокса, большой серебряный крест в его руке, нимб над его головой, сияющий так же ярко, как аргандова[22] лампа, и громкий голос, произносящий чеканные слова молитвы на незнакомом мне языке. И каждое слово выжигало из меня что-то, что я считала своей неотъемлемой частью, заставляло корчиться от боли и блевать кровью и гноем. Меня заставляли расстаться с самым дорогим: с тщательно лелеемым чувством превосходства английской нации над всеми остальными народами и с ненавистью к тем, кто не желает это превосходство признавать.
Итогом такой мучительной экзекуции могла стать только моя смерть. Но я не умерла, а вместо того оказалась в какой-то пещере. Она была освещена приглушенным светом, исходившего от полос сияющего тумана под потолком и мерцающих прямо в воздухе разноцветных искр. Воздух пах свежестью, миррой и ладаном, и в нем разливались поющие где-то в отдалении ангельские голоса. Впрочем, озиралась по сторонам я всего несколько мгновений. А потом вдруг до меня дошло, что я лежу в какой-то ванне с водой, в глубине которой мерцают такие же разноцветные искры… Эта ванна была выдолблена в цельном каменном массиве, как и бесчисленные ряды таких же ванн справа, слева и впереди меня. Наверное, такие же есть и позади, да только мне сложно повернуть голову, чтобы посмотреть назад.
При этом – о Боже! – я лежала в этой ванне совершенно голая! Я с ужасом смотрела на свое тело, которое, казалось, светится в воде: худое, с выступающими косточками, чрезвычайно бледное, похожее на обтянутый кожей скелет… Ощущение наготы усиливалось тем, что у меня на теле пропали все волосы, и сейчас я похожа на новорожденную девочку тридцати пяти лет от роду…
– О Пресвятая Матерь Божья… – принялась я бормотать, испытывая отвращение к своему телу и ужас при мысли, что меня в таком виде может кто-нибудь увидеть. – Избави от позора… Укрой наготу мою…
Мой тихий голос, казалось, отскакивает от этих стен и усиливается. Вместе с этим усиливалось и мое беспокойство. Я вновь принялась озираться, стараясь найти, чем мне можно прикрыться. Ведь еще надо будет вылезти из этой… ванны, в которую меня зачем-то запихали… Но ничего похожего на одежду или кусок ткани я поблизости не обнаружила – это означало, что выйти отсюда я не смогу… Тогда у меня возникло побуждение позвать на помощь, но я тут же одернула себя: а что если сейчас на мой крик прибегут мужчины и увидят меня?! О нет, только не это. Я не стану никого звать. Я буду сидеть здесь тихо… Буду молиться и ждать… спасения или смерти от голода[23].
ebooksa