Лабиринт. Трилогия

Кул захлопнул кейс и достал из стола запаянный в пластик одноразовый шприц.

Отойдя в сторону, Кул накинул поверх трико просторный темно-коричневый халат с широкими серебристыми отворотами и капюшоном, откинутым на спину. Кащинскому он кинул серый балахон, что носили прихожане.

— Зачем это? — сморщив нос, Кащинский с опаской понюхал кажущуюся грязной тряпку.

— Не бойся, балахон новый, держу для гостей. Если хочешь увидеть демонстрацию своего мнемостимулятора, придется его надеть.

Чертыхнувшись, Кащинский натянул балахон.

— И капюшон надень, чтобы твое лицо, лишенное как благолепия, так и смирения, не бросалось в глаза.

Облачившись, они вернулись в зал.

— Теперь сойди с подиума и, когда соберется паства, делай все то же, что и остальные.

— Собираешься устроить массовое представление?

— Я всего лишь хочу совместить демонстрацию мнемо-стимулятора для тебя с религиозным обрядом для общины.

— Понятно, у тебя даже грязь идет в дело.

Кащинский небрежной, вихляющей походкой подошел к краю подиума, спрыгнул с него и, обернувшись, игриво отсалютовал Кулу рукой.

Кул подошел к висевшему у стены небольшому медному гонгу и ударил в него костяшками пальцев. Густой, раскатистый гул заполнил зал. В ту же секунду двери распахнулись и в Храм вошли шестеро посвященных с резными посохами в руках. Заняв свои места у стен, они одновременно ударили в шесть гонгов, и в Храм ворвался широкий поток верующих.

Вся паства Кула была одета в одинаковые серые балахоны с капюшонами. Единственное различие заключалось лишь в цвете веревок, стягивающих балахоны в поясах. У посвященных они были красными, у всех же остальных — черными, синими или зелеными, что соответствовало различным ступеням приближения к посвящению.

Когда зал заполнился до предела и двери были закрыты, стоявший на подиуме Кул резким движением, раскинув в сторон полы халата, вскинул вверх руки с растопыренными пальцами.

— Братья и сестры! — взвопил он полуистеричным срывающимся голосом. — Вознесем молитву Богу, обретенному нами на этой пустынной планете!

Толпа упала на колени. Прижав ладони к полу, люди уткнулись в колени лбами. Стоять остался только один Кул со вскинутыми вверх руками и запрокинутой головой.

Жан Кащинский, оказавшийся в первом ряду у подиума и вместе с остальными скорчившийся на полу, ожидал от совместного моления чего-то вроде хорового пения церковных гимнов. Ну, на худой конец, шумного, невнятного бормотания молитв. Но в Храме царила полная тишина. Как в сурдокамере. Гробовая.

Кащинский чуть приподнял голову и пальцем отвел от лица край капюшона. Он не увидел ничего, кроме серых согнутых спин. Упали ниц даже шестеро посвященных.

Через пять минут Кащинскому стало скучно. Через пятнадцать у него начала зудеть затекшая спина, ручка пистолета больно врезалась в живот.