Лабиринт. Трилогия

Наконец Кул опустил воздетые к небесам руки:

— Господь услышал наши молитвы, — громко провозгласил он. — И он хочет узнать, насколько крепка наша вера. Сегодня он испытает двоих.

По согнутым спинам прокатилась волна движений. Поднявшись на ноги, серые балахоны отступили от подиума, оставив около трех метров свободного пространства перед ним.

— Я призываю встать перед лицом Господа брата Герберта и брата Хана! — провозгласил Кул.

К подиуму вышли двое прихожан, подпоясанные черными веревками, означающими низшую ступень в иерархии Новой церкви.

— Готовы ли вы явить Господу крепость веры своей? — спросил их Кул.

— Да! — решительно ответили оба.

— Брат Герберт уже прошел обряд перерождения, брат Хан только еще готовится к нему, но каждый из них, пройдя испытания и доказав крепость своей веры, перейдет на следующую ступень приближения к посвящению.

Испытуемые, скинув балахоны, остались в коротких набедренных повязках.

Кул спустился с возвышения, достал из-под халата шприц и сорвал с него пластиковую упаковку. Свободную руку он протянул Кащинскому, и тот вложил в нее ампулу с мнемостимулятором. Кул вскрыл ампулу и наполнил шприц чуть желтоватой жидкостью, после чего ввел по кубику в вену каждому испытуемому. Подошедшие сзади четверо посвященных крепко схватили испытуемых за руки.

Кащинскому еще не доводилось видеть действие чистого, неразбавленного мнемостимулятора первобытной злости и он с интересом наблюдал за происходящим.

Спустя пару минут действие препарата начало проявляться в одном из испытуемых. Глаза его закатились, рот приоткрылся, тело обмякло и обвисло в руках державших его посвященных. Неожиданно он дико закричал, изогнулся всем телом и рванулся из удерживающих его рук. Глаза его наполнились дикой злобой и одновременно животным ужасом. Он дергался, извивался, пытался вывернуться и укусить державших его, при этом, брызжа слюной, выкрикивал нечто нечленораздельное. Посвященные повалили его и прижали к полу.

По знаку Кула отпустили второго испытуемого, на которого, к величайшему изумлению Кащинского, мнемостимулятор совершенно не подействовал.

— Бог любит тебя, — сообщил Кул и вложил ему в руку нож с широким длинным лезвием.

Посвященные, державшие находившегося под воздействием мнемостимулятора человека, отбежали в стороны. Первобытный зверь вскочил на полусогнутые ноги. Руки его были широко разведены в стороны, лицо кривилось в устрашающем оскале. Он рыскал взглядом по сторонам, пытаясь определить, в какую сторону бежать, где можно скрыться от обступивших его незнакомых, пугающих существ в серых балахонах. Единственный, кого он не боялся, был стоявший перед ним полуголый человек. Человек был похож на него и поэтому не страшен. Назначения блестящей полоски в его руке одержимый не понимал.

Зверь в образе человека кинулся вперед на врага, который казался ему наименее опасным из всех. Лезвие ножа, прочертив в воздухе дугу, рассекло ему грудь. Пронзительно взвизгнув, человек-зверь отскочил назад. Рана на груди была неглубокой, и боли он почти не ощущал, но существо, находящееся в его теле, было ошеломлено тем, что безобидный на первый взгляд предмет в руке врага оказался на деле опасным оружием. Он провел ладонью по груди, размазал сочившуюся из раны кровь и слизнул ее с пальцев. Вид крови, пусть даже собственной, разжигал в нем злость. Но пока во вместилище его примитивного разума оставалось еще место и осторожности. Поэтому он снова огляделся по сторонам в поисках пути к спасению.

Поигрывая ножом, второй участник жуткого представления приближался к одержимому. Поняв, что пути к отступлению нет, раненый взревел и бросился на врага. На этот раз лезвие ножа вошло ему в бок. Но, в дикой злобе не чувствуя боли, безумец дотянулся-таки до шеи врага и вцепился в нее бульдожьей хваткой. Два переплетенных тела упали на пол и покатились. Они рычали и взвизгивали, били друг друга коленями, кусали и рвали ногтями.

Кащинский, повидавший немало жестокости и крови, с ужасом и отвращением наблюдал за извивающимися телами, оставлявшими на полу широкие кровавые полосы. Ему казалось, что теперь уже оба дерущиеся одержимы мнемо-стимулятором. Или же религиозное безумие немногим уступало сумасшествию, вызванному синтезированными молекулами? Никогда еще он не видел ничего более омерзительного и отталкивающего в своей жестокой бессмысленности.

Перевернувшись в последний раз, тела на полу неподвижно замерли. Тот, кто оказался наверху, попытался приподняться на руках и отползти в сторону, но тут же снова упал поперек тела поверженного противника.

Подошедшие посвященные перевернули обоих на спины.