Кластер Джерба: Второе правило крови

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты мне этот фокус уже показывал.

– Ну, ладно, – Хоэм поплевал на плитку и аккуратно пристроил ее на прежнее место. – Так за каким лешим вас в Войвод принесло?

– Мы ненадолго, – Хамерхаузен застегнул брюки, натянул майку, а сверху накинул пончо. – Закупимся всем необходимым и дальше двинем.

– Слушай, не виляй хвостом! – недовольно скривился Хоэм. – Если не хочешь говорить, что у вас за дела, ну, так и скажи! Я ведь не дурак какой! Все отлично понимаю!

Хамерхаузен бросил выразительный взгляд на человека в дальнем конце душевой. Завернувшись в простынь, он сидел на скамеечке, закинув ногу на ногу, и тоскливо покачивал голой стопой. Не то ждал кого, не то просто не знал, чем заняться.

– И что? – непонимающе развел руками Доберман. – Это скафлер!

Скафлер извиняющеся улыбнулся, слегка пожал плечами – мол, работа у меня такая, и смущенно отвел взгляд в сторону.

– Вот именно, что скафлер, – кивнул Хамерхаузен.

– А, так у вас дело секретное! – Хоэм даже не попытался понизить голос, ревущий, как аварийная сирена.

– Пошли! – Хамерхаузен взял его за локоть и решительно потащил к выходу из душевой.

Скафлер в нерешительности прикусил губу и даже перестал ногой качать. Один рамон из Кластера Джерба ушел. Однако еще трое оставались в душевых кабинках. Двое молча мылись, третий что-то напевал. Тот, что ушел, похоже, был самым разговорчивым. Так как поступить? Последовать за тем, который ушел, или остаться? Решив все же, что три лучше одного, скафлер довольно улыбнулся и снова принялся качать ногой.

Хамерхаузен тем временем затащил Добермана в один из пустующих боксов и первым делом заставил поклясться, что он не издаст ни звука до тех пор, пока ему не будет позволено это сделать. Хоэм с готовностью приложил руку к груди. После чего Хамерхаузен начал рассказ о том, что произошло в Кластере Джерба.

Говорил он очень коротко и сжато, сообщая только самую важную информацию. И все равно у Хоэма не раз возникало желание вставить свое замечание или как-то прокомментировать услышанное. Но, в отличие от иных, слово свое он держать умел. А потому старательно, изо всех сил сдавливал горло собственной песни. До тех пор, пока Хамерхаузен сам не спросил:

– Ну, что скажешь?

Хоэм с облегчением выдохнул.

– Ты, часом, все это не выдумал? – спросил он на всякий случай.

Хамерхаузен усмехнулся.

– Ты видел когда-нибудь, чтобы двадцать два рамона…

– Точно! – не дослушав, перебил его Хоэм. – Дело небывалое!

В крошечном замкнутом пространстве бокса голос Добермана, казалось, в отчаянии бился о стены, пытаясь обрести свободу.