Анна в очередной раз с силой промокнула мне рану, полилась кровь.
— Анна, ну не то, чтобы мне было больно…
Дейв вышел из магазина.
— Ни один телефон не работает, — донесся его голос.
— А почему тогда горят некоторые лампы? — спросила Анна, продолжая вытирать мою кровь. Делала она это безо всякой нежности — промакивала резко, будто клевала: с таким же успехом я мог вытереться и сам. Дед в моем возрасте уже сражался на фронтах Мировой войны — интересно, не попадалась ли ему английская медсестра вроде Анны: красивая и безжалостная, знающая свое дело и неприступная.
— Наверное, это аварийное освещение, — предположил я. Анна как раз прижала импровизированный тампон к моей ране.
— Видишь, горят не все лампы, — я указал на тусклые люминесцентные светильники у нас над головами. — Думаю, где–то в подвале стоит генератор. Слушай, Анна, ты что, специально стараешься сделать мне побольнее? Если да, то у тебя отлично получается.
— Мини, поищи в аптечке пластырь, — Анна никак не отреагировала на мои слова, но все же стала обращаться с моей раной несколько бережнее. Часть шелковой детали туалета выскользнула у нее из пальцев и закрыла мне лицо.
— Ни фига себе размерчик! Прямо розовые паруса, — съязвил я.
Девчонки прыснули от смеха. Анна оторвала кусок пластыря, освободила мне глаза и стала заклеивать рану: ее лицо было совсем рядом с моим, одной рукой она прикладывала пластырь, другой прижимала его к моему лбу. От напряжения у нее приоткрылся рот — губы пахли клубникой.
— Так, оторваться не должно, но все равно придерживай рукой, пока кровь не остановится.
Я взял у нее сослуживший столь странную службу клочок нижнего белья и прижал к рассеченной брови. В витрине было видно наше с Анной отражение: интересно, были бы у нас шансы при других обстоятельствах?
Я скосил глаза на прижатые ко лбу трусики:
— Неужели тебе их не жалко? И все ради меня?
В ответ я получил довольно ощутимый толчок в плечо — даже «ранение» не спасло. Анна отошла, села на пол чуть вдалеке и стала смотреть на входные двери.
Вернулся Дейв с большим черным факелом. Заметил, что я прижимаю к голове ярко–розовые женские трусики, и даже не нашелся, что сказать.
— Анна пожертвовала, — ляпнул я и засмеялся над собственной шуткой.
— Ни один телефон не работает. Электричества нет. Мобильной связи тоже. И людей нет — только мертвый старик–продавец в кондитерской: наверное, у него сердце не выдержало.
— Да уж, сладкая смерть, — попытался я разрядить напряжение.
Дейв посмотрел на меня так, будто я оскорбил, как минимум, президента США: совсем как в первый день в лагере, когда я отпустил про главу страны едкую шуточку. Вообще, ничего против американского президента я не имел: так вышло случайно.