Барчестерские башни

Хотя епископ упрямо желал уступить жене в вопросе о богадельне, мистер Слоуп не отказался от своего плана. С каждым днем он укреплялся в убеждении, что вдова не отвергнет его руку, и он понимал, что мистер Хардинг — смотритель богадельни, занявший этот пост благодаря его содействию, скорее примет его в зятья, чем мистер Хардинг, обманутый в своих ожиданиях и нянчущий свой гнев под крылышком архидьякона в Пламстеде. К тому же надо отдать справедливость мистеру Слоупу, им руководили побуждения даже более величественные. Ему нужна была жена и нужны были деньги, но главной его целью была власть. Он видел, что ему не избежать открытой схватки с миссис Прауди. Оставаться в Барчестере просто ее капелланом он не желал. Уж лучше вообще покинуть эту епархию! Как? Ощущать в себе незаурядные дарования, сознавать, что ты смел, решителен и, когда молчит твоя совесть, неразборчив в средствах — и удовлетвориться ролью покорного слуги прелата в юбке? Мистер Слоуп считал, что ему уготована более высокая судьба. Либо ему, либо миссис Прауди придется сойти со сцены, и теперь настала решающая минута.

Епископ сказал ему, что новым смотрителем будет мистер Куиверфул. А мистер Слоуп, спускаясь вниз на случай, если, против всякого ожидания, архидьякон все-таки пожелает его увидеть, сказал себе, что смотрителем будет мистер Хардинг. И для достижения этой цели он отправился верхом в Пуддингдейл, чтобы вновь побеседовать с почтенным претендентом на кусок церковного пирога. Мистер Куиверфул был в общем весьма достойным человеком. Однако попытка решить неразрешимую задачу и дать благородное воспитание четырнадцати детям на доходы, которых не хватало даже на то, чтобы накормить их и прилично одеть, не могла не оказать неблагоприятного влияния на его характер и чувство чести. Да и кто решится утверждать, что мог бы нести подобное бремя с иными результатами? Мистер Куиверфул был честным, добропорядочным, замученным нуждой тружеником, который, правда, думал больше о том, как раздобыть хлеб и мясо, как успокоить мясника и вновь увидеть улыбку на кислой физиономии булочницы, но все же стремился жить в мире со своей совестью. Он не мог, подобно людям в менее стесненных обстоятельствах, заботливо оберегать свою репутацию в глазах окружающих, избегал малейших подозрений, которые могли бы запачкать его доброе имя, или дурной молвы, которая могла бы запятнать его честь. Такая щепетильность, такая нравственная роскошь была ему не по карману. Он довольствовался обыкновенной житейской честностью, предоставляя людям говорить, что им угодно.

Он заметил, что его собратья-священники, которых он знал двадцать лет, начали смотреть на него холодно, едва он выразил готовность склониться перед мистером Слоупом; и их взгляды стали еще холоднее, когда прошел слух, что епископ назначает его смотрителем Хайремской богадельни. Их осуждение больно ранило мистера Куиверфула, но он должен был нести этот крест. Он подумал о своей жене, о ее новом шелковом платье, которое она носит уже шесть лет. Он подумал о своих многочисленных птенцах, которых по воскресеньям он вел в церковь со стыдом, ибо на всех не хватало крепких чулок и башмаков. Он подумал о протертых локтях своего черного сюртука и о строгом лице суконщика, к которому он не обращался, зная, что в кредите ему будет отказано. Потом он подумал об удобном доме в Барчестере, о прекрасном содержании, о школах, куда он пошлет своих мальчиков, о книгах, которые увидит в руках своих дочерей вместо штопальных игл, о лице жены, вновь освещенном улыбкой, и о столе, на котором будут стоять обильные трапезы. Он подумал обо всем этом, и ты, читатель, подумай об этом, а уж потом, если сможешь, удивись, почему мистер Слоуп представился ему обладателем всех добродетелей, которым положено украшать капеллана епископа. “Как прекрасны на горах ноги благовестника”.

Да и есть ли у барчестерских священнослужителей право смотреть на мистера Куиверфула холодно? Разве не все они с вожделением взирают на хлеба и рыбы своей матери-церкви? Разве все они любыми правдами и неправдами не преуспели больше него? А ведь ноша их легче! У доктора Грантли пять детей и почти столько же тысяч фунтов в год, чтобы кормить их. Он-то может поворачиваться спиной к епископу, милости которого ему не нужны, и презирать его капеллана; и разве не жестоко со стороны такого человека восстанавливать весь свет против отца четырнадцати детей за то лишь, что он старается содержать их как должно? И ведь он не искал места смотрителя — более того, он согласился лишь после того, как его заверили, что мистер Хардинг отказался. Как тяжко терпеть эти порицания, Зная, что откажись он — и его же осудили бы за легкомыслие!

Но это тягостное положение имело для бедного мистера Куиверфула и светлые стороны. Пожалуй, они даже перевешивали темные. Суровый суконщик услышал о предполагающемся назначении, и двери его лавки гостеприимно распахнулись перед мистером Куиверфулом. Грядущие события отбрасывают впереди себя тень, и грядущий переезд мистера Куиверфула в Барчестер отбросил впереди себя восхитительную тень в виде новых платьев для миссис Куиверфул и трех ее старших дочерей. Это немалое утешение для мужчины и вполне достаточное утешение для женщины. Что бы ни чувствовал мистер Куиверфул, его жену не трогали нахмуренные брови настоятеля, архидьякона и пребендариев. Нужды мужа и детей заслоняли от нее все остальное. Давно уже она мечтала только об одном: чтобы они, он и она были сыты и прилично одеты. Иной цели в жизни у нее уже не было. Воображаемые права других для нее не существовали, Она рассердилась, когда муж сказал ей, что даст свое согласие, только если мистер Хардинг откажется от места смотрителя. Ее муж не имел права разыгрывать донкихота за счет четырнадцати детей. Она была совсем убита, когда ее супруг чуть было не лишился этого нежданного счастья. Теперь, правда, она заручилась обещанием не только мистера Слоупа, но и миссис Прауди. Теперь, правда, она могла уже ничего не опасаться. Ну, а случись иначе? Что, если бы ее четырнадцать малюток вновь были ввергнуты в нищету из-за нелепой щепетильности их отца? Теперь миссис Куиверфул была счастлива, но сердце ее замирало при одной мысли о том, какой участи они едва-едва избежали.

— Не понимаю, о каких правах мистера Хардинга толкует твой отец,— сказала она старшей дочери.— Или он ждет, что мистер Хардинг из любезности подарит ему четыреста пятьдесят фунтов годовых? И что за важность, что кто-то там на него обидится, раз он получит место! Как же иначе? Твой отец — святая простота, а кругом все хватают, что могут.

Свет упрекал мистера Куиверфула за корысть и небрежение к своей чести, а у домашнего очага на него сыпались столь же горькие упреки за его готовность принести их всех в жертву глупой гордости. Удивительно, как точка зрения меняет вид того, на что мы смотрим!

Вот так обстояли дела в Пуддингдейле, когда мистер Слоуп приехал туда вторично. Миссис Куиверфул, завидев в воротах его лошадь, схватила огромную корзину с шитьем и увела с собой дочь.

— Это мистер Слоуп,— сказала она мужу.— Он, наверное, сообщит о твоем назначении. Хорошо бы переехать туда сразу — И она послала их единственную служанку поскорее открыть дверь важному гостю.

Таким образом, мистер Слоуп разговаривал с мистером Куиверфулом наедине. Миссис Куиверфул удалилась на кухню с бьющимся сердцем — ее томила тревога, что чаша счастья может опрокинуться в ту самую минуту, когда она поднесет ее к губам, но она вспомнила все полученные ими обещания и утешилась мыслью, что опрокинуться чаша никак не может.

Мистер Слоуп расцвел улыбкой, пожал руку своего собрата и объяснил, что приехал, считая своим долгом как можно быстрее поставить мистера Куиверфула в известность о всех фактах, связанных с вопросом о назначении смотрителя богадельни. Услышав это, бедный обнадеженный муж и отец сразу понял, что его блистательные упования рассыпались в прах и что мистер Слоуп приехал для того, чтобы взять назад все, о чем говорил прежде. Его тон, его взгляд не оставляли никаких сомнений. Мистеру Куиверфулу все было ясно. Однако он сохранил самообладание, улыбнулся жалкой улыбкой и сказал только, что очень благодарен мистеру Слоупу за его любезность.

— С начала и до конца это дело было чрезвычайно неприятным,— сказал мистер Слоуп.— И епископ просто не знает, как поступить. Между нами говоря... но никому ни слова, мистер Куиверфул!

Мистер Куиверфул обещал никому не говорить ни слова.

— Бедный мистер Хардинг, по-видимому, никак не может на что-то решиться. Вы, конечно, помните наш последний разговор?

Мистер Куиверфул заверил мистера Слоупа, что этот разговор свеж в его памяти.

— Вы, вероятно, не забыли, что я сказал вам о решении мистера Хардинга не возвращаться в богадельню?

Мистер Куиверфул объявил, что помнит это очень хорошо.

— И, полагаясь на его отказ, я предложил это место вам.

— Мне кажется, вы сказали, что вас уполномочил епископ.

— Неужели? Я это сказал? Что же, возможно, в своем желании услужить вам я несколько предвосхитил события. Насколько я помню, я этого не говорил. Но, сознаюсь, я очень хотел, чтобы место получили вы, и мог выразиться необдуманно.