Домик в Оллингтоне

Сказав это, полковник Дель вздохнул и снова повернулся к камину.

– Сегодня что-то очень холодно, – сказал Джонни, стараясь завязать разговор.

– В Лондоне всегда бывает холодно, – заметил полковник.

– Если бы вы побывали здесь в августе, вы бы этого не сказали.

– Избави боже побывать, – сказал полковник и снова вздохнул, не отводя глаз от камина.

Имс слышал о храбром подвиге Орландо Деля, когда он увез сестру лорда Дегеста, несмотря на страшные, непреодолимые преграды, и теперь, глядя на этого неустрашимого героя, подумал, что с того времени в нем произошла большая перемена. После этого ничего больше не было сказано до прихода графа.

Гостиница Покинса была весьма старинная во всех отношениях. Потомок Покинса стоял позади стула графа и, когда начался обед, сам снял крышку с суповой миски. Лорд Дегест не требовал особенного внимания к своей личности, но ему было бы досадно, если бы вовсе не оказывали внимания. Он сказал Покинсу несколько любезных слов, показав этим, что он не принимает Покинса за одного из лакеев. Получив приказание его сиятельства насчет вина, Покинс удалился.

– Он довольно сносно поддерживает это старое заведение, – сказал граф своему зятю, – правда, теперь далеко не то, что было лет тридцать тому назад, все как-то становится хуже и хуже.

– Я полагаю, – сказал полковник.

– Помню время, когда у старого Покинса бывал такой портвейн, какой я держу дома, или почти такой. Теперь у них не найдется такого вина.

– Я никогда не пью портвейна, – сказал полковник. – Вообще после обеда я редко пью что-нибудь, разве иногда немного негуса.

Граф ничего не сказал, но, наклонившись к тарелке, сделал самую красноречивую гримасу. Имс видел это и едва удержался от смеха. В половине десятого, когда за удалившимся полковником затворилась дверь, граф всплеснул руками и, передразнивая зятя, произнес: «Негус!» В это время Имс не мог удержаться и разразился смехом.

Обед был весьма скучный, так что Джонни до ухода полковника сожалел, что его принудили обедать в гостинице Покинса. Конечно, прекрасная вещь получить приглашение к графскому обеду, все предшествовавшие обстоятельства возвышали его в глазах сослуживцев, и это немало льстило его самолюбию, но, сидя за столом, на котором лежало четыре или пять яблок и стояла тарелка с орехами, и посматривая то на графа, который всеми силами старался держать глаза свои открытыми, то на полковника, для которого решительно было все равно, спят ли его собеседники или бодрствуют, Джонни признавался самому себе, что честь находиться за графским столом обходится ему слишком дорого. За чайным столом мистрис Ропер не бывало весело, но все же Джонни отдавал ему преимущество пред столом Покинса, в обществе двух скучных стариков, с которыми он не имел ничего общего для разговора. Раза два он покушался заговорить с полковником, во все глаза смотревшим на каминный огонь, но полковник отвечал односложными словами, так что очевидно было, что он вовсе не имел расположения беседовать. В послеобеденные часы полковник Дель находил удовольствие молчать, сложив руки на колена.

Граф, однако же, знал, что гости его скучают. В течение страшной борьбы с дремотой, в которой бог сна одержал над ним минут на двадцать решительную победу, совесть упрекала его, что он поступает с гостями своими весьма неделикатно. Он сердился на себя, старался не дремать и завести разговор, но зять не оказывал ему ни малейшей помощи в его усилиях, и даже Имс не сделал для него никакого пособия. Поэтому минут двадцать проведены были в самом сладком сне, граф проспал бы еще больше, но его разбудило одно из его сильных всхрапываний.

– Клянусь Георгом! – сказал он, вскочив на ноги и встав на ковер. – Выпьемте кофе!

После этого он более не спал.

– Дель, – сказала, он, – не хочешь ли рюмку вина?

– Ни капли, – отвечал полковник, отрицательно покачав головой, не отрывая глаз от камина.

– Джонни, наливайте свою рюмку.

Граф, узнав, что мистрис Имс не иначе называла сына своего, как Джонни, тоже начал употреблять это название.