Домик в Оллингтоне

Нужно ли объяснять читателям, что Кросби тоже провел первые дни Рождества в семействе знакомого графа и что теперь тоже возвращался к должности. В одном отношении он был счастливее бедного Имса, потому что наслаждался улыбками своей невесты. Александрина и графиня порхали около него, обходились с ним как с мебелью, принадлежавшею благородному дому де Курси, и в этом качестве он посвящен был в домашние тайны этой знаменитой фамилии. Два лакея, нанятые для прислуживания леди Думбелло, уже исчезли. Шампанское перестало литься рекой. Леди Розина вышла из своего уединения и постоянно читала Кросби проповеди. Леди Маргарита давала ему некоторые уроки в экономии. Высокопочтенный Джон, несмотря на недавнюю ссору, успел занять у него пять гиней. Высокопочтенный Джорж обещался приехать к своей сестре на май месяц. Граф пользовался привилегией тестя и называл Кросби глупцом. Леди Александрина беспрестанно и довольно язвительным тоном приказывала ему делать то одно, то другое, а графиня объясняла ему, что его долг, в весьма естественном порядке вещей, повиноваться каждому слову Александрины. Таковы были рождественские наслаждения для Кросби, и теперь, удаляясь от этих наслаждений, он встречается, лицом к лицу, в вагоне железной дороги с Джонни Имсом.

Взгляды соседей встретились, и Кросби сделал легкое наклонение головы. Имс не ответил на это, и вместо поклона пристально начал смотреть в лицо Кросби. Кросби сразу понял, что они не должны знать друг друга, и был очень этим доволен. Между множеством затруднений, в которых находился Кросби, вражда Джона Имса не тревожила его. Он не показал ни малейшего смущения, тогда как наш молодой друг был сам не свой. Кросби открыл саквояж, вынул книгу и вскоре углубился в нее, как будто против него сидел совершенно незнакомый человек. Не могу сказать, чтобы Кросби мыслями своими не отрывался от чтения, много было предметов, о которых он находил невозможным не подумать, но ни одна его дума не относилась до Джона Имса, так что, когда поезд остановился в Подингтоне, Кросби почти забыл о нем, а выйдя из вагона с мешком в руке, считал себя совершенно свободным от дальнейшего беспокойства.

Не то было с Джонни Имсом. С каждым моментом в голове его все более и более прибывали мысли о том, что он должен делать теперь, когда случай привел его в такое близкое соприкосновение с врагом. Джонни изнемогал под бременем своих дум, а между тем, когда поезд остановился, он ничего еще положительного не решил. С той минуты, как Кросби расположился против него, лицо его покрылось потом, его члены отказывались повиноваться ему. Случай такой великолепный, а он так мало чувствовал уверенности в себе, что, казалось, не сумеет воспользоваться им надлежащим образом. Раза два или три он покушался было вцепиться в грудь Кросби в вагоне, но его удерживала от этого мысль, что его осудит и общество, и полиция, если только он сделает подобную вещь в присутствии старой леди.

Но когда Кросби повернулся к нему спиной и начал выходить из вагона, Джонни увидел, что ему решительно необходимо что-нибудь сделать. После того, что он говорил о настоятельной необходимости поколотить этого человека, ему не следовало выпускать его из рук. Всякого другого рода позор был бы сносен для Кросби. Опасаясь поэтому, что его враг ускользнет от него, он побежал за ним и в тот момент, когда Кросби обернулся лицом к вагонам, с бешенством налетел на него.

– Гнусный мерзавец! – вскрикнул Джонни. – Низкий подлец! – И с этими словами схватил его за грудь, готовый уничтожить его.

Толпа на дебаркадере была незначительная, но все же достаточное число респектабельных лиц сделались зрителями и свидетелями этой сцены. Изумленный донельзя внезапным нападением, Кросби отступил шага на два, чему, впрочем, много содействовало самое нападение. Он старался освободить свою грудь от руки Имса, но решительно не мог. Он успел, однако ж, отпарировать несколько положительных ударов, и в этом отношении обязан скорее неловкости Имса, чем своим усилиям. С большим трудом мог он выговорить «полиция», и, само собою разумеется, в ту же минуту раздался на дебаркадере призыв блюстителей порядка. Минуты через три три полисмена с шестью носильщиками овладели нашим бедным другом Джонни, но это овладение состоялось не так быстро, как желал мистер Кросби. Окружавшие, пораженные внезапностью, позволили сражавшимся упасть на книжную лавочку мистера Смита, и там Имс положил своего врага между газетами, а сам от избытка своей энергии очутился между обрушившимися на него грудами дешевых романов в желтеньких обложках, во время падения Джонни успел-таки нанести кулаком своим весьма верный удар в правый глаз Кросби, – удар, говоривший за себя, таким образом цель была достигнута: Кросби получил на первый раз приличное возмездие.

– Гнусный бездельник, мерзавец, подлец! – кричал Джонни остатками своего голоса, в то время, как полиция его отрывала. – Если бы вы только знали… что он… сделал!

Между тем полиция окончательно им завладела.

Само собой разумеется, что первое проявление сочувствия публики было на стороне Кросби. На него напали, и нападение сделано Имсом. В груди британцев столько кроется крепкой любви к благоустроенному порядку, что достаточно было одних этих фактов, чтобы привести еще двадцать человек в помощь трем полисменам и шести носильщикам, так что если бы Джонни и желал, то не представлялось никакой возможности уйти. Впрочем, он этого и не желал. В минуты ареста его сокрушала только одна печаль. Ему казалось, что нападение на Кросби сделано было напрасно. Ему представился случай, и он не умел воспользоваться им, как бы следовало. Он оставался в совершенном неведении насчет счастливого удара и того важного факта, что глаз его неприятеля уже распух и закрылся, и что еще через час он сделается черным, как его шляпа.

– Это отъяв… ленный бездель… ник! – восклицал Имс, когда полисмены оттаскивали его в сторону. – Вы не знаете, что он сделал.

– Что он сделал, мы не знаем, – сказал старший констебль, – но мы знаем, что сделали вы. Послушай, Бушерс, где же тот джентльмен? Пусть и он идет с нами.

Другой полисмен и два или три носильщика подняли Кросби с груды газет и повели его за Джонни; кондуктор поезда, знавший Кросби и знавший также, что Кросби приехал из замка Курси, счел за нужное проводить его. За ними последовало несколько любопытных, и в том числе какой-то услужливый медик, предлагавший Кросби немедленно поставить пиявки. Если бы Кросби позволили действовать по своему желанию, он бы преспокойно уехал, предоставив полное право и Джонни сделать то же самое. С ним приключилась большая беда, но он ни под каким видом не мог смягчить этой беды, предоставив законному преследованию и наказанию человека, который напал на него и нанес ему удар. Ему желательнее всего было, чтобы об этом как можно меньше говорили. Какая ему польза из того, что Джонни Имса возьмут под арест и потом полицейский судья сделает ему строгий выговор? Это ни на волос не уменьшит его бедствия. Если бы ему удалось отпарировать удар, если бы вместо полученного фонаря он сам мог поставить фонарь своему врагу, тогда в клубе своем он посмеялся бы над этим происшествием, и его низкий поступок, быть может, несколько смягчился бы успехом в битве. Но ему не было суждено такого счастья. Теперь он принужден был подумать и решить, что ему делать.

– Мы посадим его под арест вот в эту комнату, – сказал Бушерс, прикасаясь к полям своей шляпы.

Через кондуктора на дебаркадере сделалось известным, что Кросби в некотором роде большой человек, частый гость замка Курси, занимает место и пользуется известностью в высших сферах столичного общества.

– Судьи будут в Паккинтоне в непродолжительном времени, сэр, а до того он будет содержаться под арестом.

В это время на сцену явился какой-то джентльмен, облеченный большой властью, и расспросил о причинах шума и беспорядка, это был суровый чиновник, на лице которого лежала по-видимому тяжесть всей железной дороги и всех паровозов, чиновник, при появлении которого курильщики бросали сигары, а носильщики опускали руки, прекращая испрашивание незаконных подачек и прибавок, – человек большой, с видной осанкой, с скорой походкой, в хорошо выглаженной шляпе. Эхо был смотритель дебаркадера, в распоряжении которого находились полисмены.

– Потрудитесь войти в мою комнату, мистер Кросби, – сказал он. – Стобс, приведи ко мне того человека.

И прежде, чем Кросби успел составить в голове своей план относительно дальнейшего образа действий, он, сопровождаемый кондуктором, увидел себя в комнате смотрителя, вслед за ним два полисмена ввели туда же Джонни Имса.

– Что это все значит? – спросил смотритель, не снимая шляпы, он знал, как много личное его достоинство было обязано этому наряду. Обращаясь к виновному, он не замедлил нахмуриться самым суровым образом: – Мистер Кросби, мне очень жаль, что вы подверглись такому зверству на моем дебаркадере.

– Вы не знаете, что он сделал, – сказал Джонни. – Это гнуснейший бездельник. Он…