– Любезный мой, – сказал Гезби, – да ведь это прескверная вещь.
– Чрезвычайно скверная, – отвечал Кросби. – Такая скверная, что я ни с кем не хочу говорить о ней.
– Леди Амелия страшно беспокоится.
Гезби жену свою всегда называл леди Амелией, даже в то время, когда говорил о ней с ее братьями и сестрами. Ни под каким видом он не позволял себе называть дочь графа христианским ее именем, хотя эта дочь была его законная жена.
– Она думает, что вы больны.
– Нет, не болен, но, как видите, обезображен.
– Но за то вы его порядочно побили?
– И не думал, – с досадой сказал Кросби. – Я пальцем его не тронул. Пожалуйста, не верьте вы всему, что читаете в газетах.
– Разумеется. Да, например, можно ли поверить, что говорится в них насчет его видов на леди Александрину? Это чистейшая ложь.
– Не верьте ничему, кроме разве того, что мне подбили глаз.
– Ну, это видимое дело. Леди Амелия полагает, что вам будет гораздо спокойнее, если вы сегодня приедете к нам. Конечно, вам не следовало бы выезжать, но леди Амелия так снисходительна, что с ней вам нечего стесняться.
– Благодарю покорно, я приеду в воскресенье.
– Но вы знаете, что леди Александрина с беспокойством будет ждать письма от своей сестры, притом же леди Амелия убедительнейше просит вас приехать.
– Благодарю-благодарю, приеду, только не сегодня.
– Почему же?
– Просто потому, что дома мне будет лучше!
– Уж может ли быть лучше дома? У нас найдется все, что нужно. А вы знаете, леди Амелия невзыскательна.
Сырое мясо, компрессы из холодной воды и какая-нибудь примочка – вот все, что невзыскательная леди Амелия могла ему предоставить.
– Нет, сегодня я не хочу ее беспокоить, – сказал Кросби.
– Клянусь честью, вы дурно поступаете. До замка Курси и, следовательно, до слуха графини дойдут всякого рода истории, и вы не знаете, какой вред может произойти от этого. Леди Амелия полагает, что лучше всего написать туда и объяснить, но она не может этого сделать, пока не услышит чего-нибудь от вас самих.