Домик в Оллингтоне

– Засвидетельствуйте ей от меня глубочайшее почтение, – сказал Кросби.

Очевидно было как для мужа, так и для жены, что Кросби приготовился к восстанию против высших властей. Наступило молчание, продолжавшееся минут десять. Для развлечения Кросби начал играть с маленьким де Курси, прозвав его Дикси.

– Мама, он называет меня Дикси. Разве я Дикси? А вы так Кросс, за это тетя Дина не будет вас любить.

– Адольф, пожалуйста, не давайте мальчику ваших прозваний, мне это очень не нравится. Мне кажется, что этим самым вы хотите набросить темное пятно на настоящую фамилию.

– Ну, я не думаю, что Кросби делает это с таким умыслом, – сказал мистер Гезби.

– Я назвал его Дикси без всякого умысла.

– Во всяком случае, это мне не нравится. Поверьте, Адольф, что я несколько дорожу своей фамилией, как дорожит этим и мой муж.

– Даже очень дорожу, – сказал мистер Гезби.

– Не меньше вашего и я дорожу своей фамилией, – возразил Кросби. – Это весьма естественно для каждого. Один из моих предков пришел сюда с Вильгельмом Завоевателем. Сколько я знаю, так он был поваренком в палатке короля.

– Поваренком! – сказал молодой де Курси.

– Да, мой милый, поваренком. Ведь этим-то путем множество из наших старинных фамилий и сделались известными. Предки этих фамилий были или поварами, или дворецкими при королях, или, пожалуй, еще чем-нибудь хуже.

– Неужели же вы свою фамилию считаете неблагородною?

– Нет. Я вам скажу, как это было. Король пожелал, чтобы предок мой отравил с полдюжины придворных, которые хотели распоряжаться по своему, но предок мой сказал: «Нет, господин король, я повар, а не палач». За это его сменили и заставили мыть посуду, и в то время как всех других слуг называли баронами и лордами, его называли просто Куки, поваренком. Впоследствии прозвание это постепенно изменялось и наконец остановилось на настоящей моей фамилии – Кросби.

Мистер Гезби сидел, как пораженный громом, лицо леди Амелии приняло мрачное выражение. Не очевидно ли было, что уж, которого де Курси хотели отогреть на груди своей, становился ядовитой змеей и готовился ужалить всех членов этой благородной фамилии? Разговор не вязался в тот вечер, и Кросби вскоре после истории о поваренке отправился домой.

Глава XXXVI

ТОРЖЕСТВУЮЩИЙ ГЕРОЙ

Джон Имс прибыл в свое управление ровно в полдень и, подойдя к своей конторке, не знал, на чем он стоит – на ногах или на голове. Все утро было для него продолжительным, глубоким возбуждением и вместе с тем до некоторой степени торжеством. Он вовсе не знал, какие могли быть результаты сцены на дебаркадере. Возьмут ли его в суд и там посадят под арест? Что заговорят об этом в управлении? Вызовет ли его Кросби на дуэль, и если вызовет, то в состоянии ли он будет выйти победителем, стреляясь из пистолетов? Что скажет лорд Дегест, лорд Дегест, который особенно предостерегал его не принимать на себя обязанности мстителя за оскорбление Лили? Что скажет о его поступке вся фамилия Делей? А главнее всего, что скажет и подумает сама Лили? Несмотря на то, чувство торжества было преобладающим, и теперь, в этот промежуток времени, он начинал с удовольствием припоминать испытанное им ощущение, когда кулак его заехал в глаз Кросби.

В первый день присутствия в управлении ничего не было слышно об этом происшествии, а сам он никому не рассказывал. В его отделении было известно, что он ездил провести первые дни Рождества с лордом Дегестом, и вследствие этого ему оказывали особенное внимание. Кроме того, отдавая Джонни Имсу полную справедливость, я должен сказать, что он постепенно приобретал уважение от своих начальников. Он знал свое дело и исполнял его с уверенностью в своих силах и способностях, а также с совершенным равнодушием к недовольным взглядам, которые от времени до времени бросали на него начальствующие лица. Сделавшись самостоятельным в своем официальном поведении и сохраняя права свои, он пользовался между сослуживцами популярностью. Словом, Джонни Имс вышел из поры юношества и вступил в права мужчины, наделав, конечно, в минувший период своего существования множество глупостей, которые, однако же, нисколько не мешали умевшим понимать его характер составить убеждение, что из него выйдет хороший человек.

В первый день присутствия много было расспросов о его веселье в праздники, но по этому предмету он не имел сказать многого. Действительно, праздники были бы для него более чем обыкновенны, если бы не имелось в виду весьма важной цели, принудившей его отправиться в провинцию, и если бы не обстоятельство, которым кончилась его поездка. Ни об одном из этих предметов Джонни не имел расположения говорить откровенно. Возвращаясь, однако же, с Кредлем в Буртон-Кресцент, он рассказал ему о встрече своей с Кросби.

– И ты прибил его на станции железной дороги? – спросил Кредль с видом удовольствия и недоверия.