Вечный странник, или Падение Константинополя

22
18
20
22
24
26
28
30

Голос звучал повелительно, он оттолкнул Уэля.

— О друг мой и друг моего отца, я расскажу все. Ты могуществен, ты любишь ее и, возможно, сможешь помочь, тогда как я совершенно беспомощен. — И Уэль, запинаясь, пустился в объяснения: — Днем она села в паланкин и отправилась к стене у Буколеона — солнце склонилось к закату, а она так и не вернулась. Я спросил Сиаму — в твоем доме она не появлялась. Мы с ним отправились на поиски. Ее видели на стене, потом видели, как она спускалась по ступеням, направляясь домой, ее видели в саду, она прогуливалась по террасе — видели, как она выходит из главных ворот старого дворца. Мы проследили ее путь по улице, потом она вернулась в сад через Ипподром — и дальше ее след теряется. Я призвал на помощь друзей с рынка — их сотни, и они до сих пор ее ищут.

— Ты говоришь, она отправилась в паланкине?

Ровный голос князя составлял яркий контраст его обескровленному лицу.

— Да.

— Кто его нес?

— Носильщики, которые служат нам уже давно.

— Где они?

— Их искали, но не нашли.

Князь не сводил глаз с лица Уэля. Взор его был пристален и неистов. Он не гневался, он думал — если только человек способен думать, когда в мыслях его бушует гроза. Лаэль исчезла не по доброй воле — ее удерживают где-то в городе. Если ее похитили ради выкупа, ей ровным счетом ничего не угрожает, через день-другой будут выставлены условия, но если… эту мысль он не закончил, она была невыносима. Если слишком сильно согнуть клинок из чистейшей стали, он мгновенно разлетится на куски — то же самое происходило и с князем. Воздев обе руки, он воскликнул хриплым голосом:

— Да пребудет с нами сила твоя, Господи! — Он покачнулся и упал бы, если бы его не подхватил Сиама.

Глава XVIII

ПРАЗДНИК ЦВЕТОВ

Академия Эпикура была отнюдь не праздной выдумкой, созданной богатой фантазией Демида; она была таким же фактом, как и все духовные братства города, а славой пользовалась куда более широкой, чем многие из них.

Мудрецы склонны к пессимизму. Надо же, Академия Эпикура! Одно имя-то сколько значит! Представители упомянутого класса произносили его с издевкой; им оно говорило, причем в полный голос, о каком-то философском извращении.

Рассказы о чудесном возникновении этого общества поначалу казались забавными; потом у Академии появилось свое помещение, что вызвало громкий смех, но, когда члены ее дали месту своих встреч звучное имя «Храм», клирики, да и все верующие возмутились. По их мнению, слово это отдавало неприкрытым язычеством. Храм Академии Эпикура! Лучше бы назвали Церковью, церковь — она, по крайней мере, христианская.

И вот, в свете все растущего интереса, академики официально объявили о проведении Праздника цветов, первого своего публичного мероприятия; особый интерес вызвало объявление, что они пройдут шествием от своего Храма до Ипподрома.

Праздник состоялся на третий день после отъезда индийского князя на Плати. Точнее, пока знатный чужеземец почивал на палубе галеры, избывая усталость тела и утомление духа после визита на безлюдный остров, философы как раз и шествовали по городу, а за ними наблюдало огромное число византийцев обоих полов. В процессии участвовало около трех тысяч человек, и она, от начала до конца, представляла собой единую цветочную массу.

Это зрелище заслуживало вызванных им аплодисментов. Впрочем, некоторые подробности посеяли определенные сомнения. Между группами, на которые была разделена колонна, шло по несколько человек, явно официального вида, в рясах и мантиях — они несли эмблемы и курящиеся треножники, которые, как всем было известно, принадлежали разным мифологическим культам. Когда колонна достигла Ипподрома, все, кто наблюдал за ней со зрительских мест, вспомнили о том, какую славу снискал первый Константин своей безжалостной борьбой с этими эмблемами.

Кроме того, девиз общества — Терпение, Отвага, Осмотрительность — демонстрировался слишком часто и откровенно, чтобы не обратить на себя внимание. Было отмечено, что эти слова не только написаны золотом на знаменах, но и проиллюстрированы исключительно изящными и внятными переносными картинами. Картины эти смущали мудрецов: может, на них и изображено добро, но возможно, что и зло, многократно большее. В целом, впрочем, молодость академиков произвела сильнейшее впечатление на большинство зрителей. Они трижды обошли Ипподром по кругу, дав всем возможность изучить их внешность, и здравомыслящие, которых не смогла обмануть редкостность и продуманность зрелища, обнаружили, что большинство участников — безбородые юноши, и принялись качать головами, вопрошая друг друга: если так и дальше пойдет, что будет с империей? Как будто она и так уже не катится к упадку, и повинны в этом такие вот негодяи!