— А разве нельзя? — удивилась она.
— Можно, вот только…
Она не дала ему закончить, схватила карту и, увидев, что на ней нет ни единой пометки, воскликнула:
— Ты так прекрасно выступил сегодня, тебе нужно отдохнуть!
Он удивился:
— Прекрасно выступил?
— Во дворце.
— Положи карту. И вот что, моя Гюль-Бахар, — он взял ее руку, поднес к щеке и нежно прижал, — не загадывай мне загадок. Что ты хочешь сказать? Можно выступить хорошо, но причинить этим зло.
— Я днем была на рынке вместе со своим отцом Уэлем, — пояснила она, — и там мы встретили Сергия.
Перед мысленным взором князя мелькнуло лицо, изумительно похожее на лик того, кого он помог отвести на Голгофу, — и тут же исчезло.
— Он слышал речь, которую ты сказал перед императором. Как отвратительно повел себя этот мерзкий Геннадий!
— Да, — мрачно подтвердил князь, — правителя, вынужденного терпеть таких приближенных, можно лишь пожалеть. А что этот молодой человек думает о предложении, которое я сделал императору?
— Не будь одной фразы в Евангелии у Христа…
— Нет, милая, нужно говорить — у Иисуса из Назарета.
— Ладно, у Иисуса — не будь там одной фразы, он принял бы твои рассуждения о многих сыновьях Бога в Духе его.
— И что это за фраза?
— Та, где один из учеников говорит об Иисусе как о Единородном Сыне.
Скиталец улыбнулся:
— Этот молодой человек понял ее слишком буквально. Он забывает, что у Единородного Сына может быть множество воплощений.
— Там присутствовала и княжна Ирина, — продолжала Лаэль. — Сергий говорит, и она приняла бы твои рассуждения, если бы ты изменил это…