Каратель

– Понял. Че берем?

– Тут подумай, как тащить. Пулеметы, все, что есть, со всем запасом. Потом это, возьми кого-нибудь, сходи забери все ихний винтари. Себе и лучшим своим дашь, там им с патроном легче будет. Там браунинг лежит…

– Чего?

– Пулемет хозяйский. В одеяле замотан. Его не трожь, там ленты чуть. Лишний груз только. Вообще присмотри, чтоб твои налегке выдвигались, ничего лишнего чтоб. Только стволы и патрон.

– Понял.

– Это мне тогда сейчас надо идти. Пока уродок притащим, пока соберемся.

– Тогда пошли, товарищ Серега Базарный. – Ахмет поставил на стол недопитую кружку и улыбнулся Сереге по-старому.

Серегу едва не скрутило от боли – ведь совсем недавно это был единственный человек, которого он мог считать своим. Серега вдруг вспомнил, что именно Старый привел его в Кирюхин Дом, вспомнил то ощущение прочности и покоя, которое не покидало его, когда они со Старым сидели у костра в потерне, жрали мясо и ходили за дровами на больничку. А теперь этот последний свой словно растворялся в воздухе, и на его месте появлялся Этот, от которого сводило затылок и внутри становилось пусто и холодно, и Серега оставался один, наедине с чужими людьми, которым нельзя показать даже намек на слабину… Почему, почему хорошее всегда так быстро кончается…

Серега чувствовал – раньше бы такое сломало, и он бы покатился по склону событий к потере всего и смерти. Но теперь, когда свое подходило к концу, откуда-то приходило что-то большое и помогало удержать спину. Оно было рыжее, и у других такого не было. Сережик встал и как можно бодрее выдавил, стараясь удержать твердость:

– Ладно, пошли. Удачи тебе.

– И тебе. Не ссы, Сереж. Рыжая вывезет.

…Я сидел и разговаривал. Я все сказал? Да. Он сделает. Блин, кто? Тьфу, совсем расслабился. А! Сережик. Да. Он приведет своих, а я приведу хозяйку. Надо такого, чтоб по-русски волок…

Только что был разоренный Кирюхин Дом. Человек вспомнил, что вышел из него и идет. А до этого сидел и разговаривал. Пока разговаривал, что-то рвалось. Последнее время постоянно что-то рвется.

– Это называют человеческим, – подсказало что-то внутри головы, и человек кивнул в знак согласия – пусть будет так; хоть так, хоть эдак. Что значат слова? Ничего.

А потом как-то сразу все кончилось, и осталась чья-то спина впереди, и эту спину надо куда-то отвести… Кстати, куда?… Да по хуй. Тело, похоже, знает – не стал напрягаться человек и перестал смотреть из глаза наружу. Смотреть там действительно было не на что – одна предрассветная муть над снежной целиной с нелепо торчащими из снега квадратными штуками, смутно похожими на теплые деревянные штуки, которыми Ахметзянов играл очень давно. В детстве.

– КУБИКИ, – снова подсказало что-то. – Это были кубики.

– Точно, – подтвердил человек, которого кто-то когда-то звал «Ахметом», а до этого «Ахметзяновым», а еще раньше «Зянычем», и вообще когда-то совсем давно «сыночкой». – Там еще были буквы. Сбоку, на бумажках таких. Зеленая оторвалась. На красной бумажке – «А». Рядом арбуз. Мы его ели с женой в Пицунде. Помню.

– А те штуки, которые похожи на кубики, – это ЗДАНИЯ. ДОМА. Их еще СТРОЯТ, помнишь? А вот эти, высокие, – это ДЕРЕВЬЯ…

– Не надо, – попросил человек без имени. – Мне это не надо.

Голос умолк. Ему-то что; не надо – значит, не надо.