От легенды до легенды

Ну и кому оно надо? — спросит скептик. Не все ли равно нам, нынешним, убила Медея собственных сыновей или нет? Зачем копаться в прошлом, зачем тратить время и деньги, между прочим, немалые, на всякую ерунду? Точка зрения распространенная, одна беда — не отпускает нас прошлое, невдомек ему, постылому, что мы со своими мобильными телефонами и дезодорантами не желаем его знать.

Ну что, скажите, общего у древних монастырей и сил KFOR? У старинных фресок и автоматических винтовок? В нашем, обыденном мире — ничего, но действие «Сказания об ослепленных королях» разворачивается на Балканах, где легенды успешно заменяют не только официальную историю, но даже национальную стратегию. Где сквозь тьму времен смотрят на ныне живущих владыки из сакрального рода Неманичей. Давно уже пресеклась сама династия, а легенда о ней живет. И поныне честно исполнившие свой долг получают от якобы сгинувших королей помощь и награду. И поныне бродит по миру проклятие Неманичей в поисках новых жертв. Так, может, стоит сперва разузнать, о чем легенда, прежде чем бесцеремонно вторгаться в нее с «томагавками» наперевес?

Странная все-таки вещь — круговорот легенд в природе. Вот Денис Давыдов… Для нас — личность легендарнейшая, для современников — просто хороший человек, лихой рубака, талантливый поэт, преданный друг. В те времена в ходу были иные сказания, и вот с одним из них Денис Васильевич и столкнулся («Горячие люди»). В его записки сия история по понятным причинам не попала, хотя кому-то он ее, видимо, рассказал, иначе откуда бы Александр Николаевич Островский узнал некоторые имена и подробности?

Конечно, в русских лесах чего только не встретишь, но и в цивилизованной Англии в эпоху пара былое дает о себе знать. Люди просвещенные на подобные казусы смотрят свысока и уж точно не откладывают из-за них столь важные мероприятия, как пуск железной дороги («Первый поезд в Самайн»). И зря! Брали бы пэры и сэры пример с белорусского селянина Мартына («Ярдань»), скольких бы проблем избежали! Впрочем, и в Полесье многое запамятовали, а кое-чего и вовсе не знали, неприятности же, пока Мартын сани не перевернул, у целой округи были немалые. И все оттого, что видели Зло там, где его отродясь не бывало.

Разобраться, где зарыта кусачая собака и почему она кусает, всегда непросто. Нашей современнице Иришке Каравайко («Проклятое село») пришлось немало побегать и подумать, прежде чем отыскалась причина свалившихся на деревню Петровку напастей. Места-то гоголевские, а значит, без ведьмы не обойдется, хотя иная брошенная милым дивчина натворит столько бед, сколько не всякой ведьме под силу.

Жуткие и непонятные дела случаются порой в тихих селах и малометражных городских квартирках, впрочем, о квартирных чудесах дальше. Третий раздел сборника предлагает пройтись по другим мирам и проследить за рождением легенд. Процесс этот для большинства его непосредственных участников комфорта, мягко говоря, не исполнен. Если те, кто срывается с места хоть за золотым руном, хоть за «тем, не знаю чем», чувствуют себя в «пока еще не легенде» как рыба в воде, то мужчины и женщины, которым хочется просто жить, с радостью бы променяли грядущие летописи, оперы, фильмы, игры на эту самую «просто жизнь». Нормальную. Человеческую, долгую, мирную, счастливую, только нет у них такого выбора, зато других — сколько угодно.

Потерявшей любящего, но вряд ли любимого мужа царице народа дэвир («Властью божьей царица наша») нужно что-то делать с вошедшими в столицу завоевателями. Ситуацию усугубляет то, что и враги — люди, и царица, в отличие от своих подданных, по крови — человек. Вот и думай, с кем ты и кто ты. Хэйи и думала, пока не услышала разговор, который не оставит равнодушным ни одну уважающую себя женщину и ни одну опять-таки уважающую себя царицу. Не будь этого разговора, она поступила бы так же. Наверное…

Погибает в схватке с вторгшимися в его страну врагами еще один владыка («Братья»), а чудом уцелевших его сыновей судьба разлучает на многие годы. На руинах прежней державы поднимается новая, и еще не родились историки, которые объяснят, чем она хуже или лучше прежней. А потом случается то, чего в жизни почти не бывает, а в легендах — сплошь и рядом. Приходит возмужавший, исполненный силы мститель за отца, и все возвращается на круги своя. Или все-таки нет? И в один огонь, как и в одну реку, дважды не войти?

Легендарные завоеватели вообще большие затейники, только фантазия у них слишком часто работает в одном направлении, а ведь чем громче рычишь «Муа-ха-ха», чем нахальней волочешь к себе свежезавоеванных наложниц и наложников, тем на бо́льшие неприятности рискуешь нарваться. Покоряя и захватывая, лучше оставаться вежливым и не грешить против хорошего тона, однако царь Идзумары («Равнина») держался принципа «Что хочу, то и ворочу», а хотел он, чтобы побежденные плясали. Дни и ночи. Без отдыха. Ну что ж, царь сказал — царя услышали.

Фарух («Девона») не был царем, хотя с такими талантами вполне мог попробовать, однако запросы у найденыша демонской крови оставались самыми прозаическими. То кушать хотел, то жениться, и не на принцессе или пери, а на дочке приютившего сироту горшечника, ну а потом всех спасать пришлось. Разумеется, от чужеземного воинства, которому маленький городишко на один зуб был, только жил там гончар Фарух, который и копьем-то владеть не умел…

Времена, как это ни печально, не выбирают, а счастье просачивается в предания до безобразия редко. Черт его знает почему, но добрые финалы сказителей не вдохновляют, для ясонов не бывает «потом», и морские пучины поглощают «ея (его, их, всех) в один момент». Может, потому история Фаруха за пределы его городишки так и не вышла, а вот судьба Ирины («Матушка») в своем мире имеет все шансы стать легендой в изначальном смысле этого слова. Отрывками из жития святой, которые станут зачитывать в отстроенных храмах Лунной Госпожи. Само собой, если жертва женщины не будет напрасной, а очередной «повелитель мира» и его «цепные псы», как земные, так и астральные, останутся при пиковом интересе. На этом мы прощаемся с относительно традиционным темным властелином, но не с фэнтези.

Встретились на перекрестье времен и дорог оборотни с людьми («Люди… Твари…») и ну… обсуждать, скажем так, некое место из блаженного Августина. Во мнениях, увы, не сошлись, хотя и те, и другие, и присутствовавший на диспуте честный волк в равной степени являлись тварями. От слова «творить». Старшими и младшими детьми и внуками одного Творца. Разговор ни к чему не привел, и родичи расстались надолго, если не навсегда, возможно, ушли в другой мир и в следующий раздел. На опустевшей поляне остались двое — недоумевающий волк и плачущий адепт учения, которое всех по большому счету и разлучило.

Слезы слезам, конечно же, рознь. Знаменитая слезинка ребенка и вопрос о ее стоимости воспринимаются по-иному, если ребеночек — дракон и ревет он по милости человеческих дядей, которые полагают себя очень умными («Одна за всех»). Политики, государственные мужи, благородные доны… Таким дите обмануть раз плюнуть. Они и своих сыновей, если что, дезинформируют («Кровь невинных»), только бы свергнуть внука кровавого узурпатора и возвести на престол последнего отпрыска загубленного короля. Еще один сюжет, возникший однажды и идущий своим путем по множеству текстов. Справедливость восторжествует, и на истерзанную тиранией страну снизойдут мир и благодать, только вот узурпатор предусмотрительно связал дворянство магической присягой. Обойти ее непросто, но и борцы с тиранией не сабо бульон хлебают! Тщательно пестуемый заговор вот-вот принесет плоды, только как бы в цепи не появилось слабое звено! Наследник славного герцогского рода начинает колебаться, а от его выбора зависит больше, чем казалось вначале. От герцогов и королей вообще многое зависит, и сам черт не всегда разберет, когда сомнения — благо, а когда смерти подобны.

Экс-пират, а ныне успешный монарх не усомнился в предательстве старого друга, который был ни в чем не виноват («Лучшая ошибка»). Тогда не виноват. Зато в виде обиженного призрака наворотил немало — поди объясни жаждущему мести и в придачу слепому привидению, что дети за родителей не отвечают. Короли — потомки пирата выкручивались как могли; разумеется, тайком от подданных. Цель оправдывала средство, держава процветала, а потом в дело вмешалась любовь, и старательно размыкаемый круг с треском и искрами замкнулся, впрочем, подданные и этого не заметили. Столица продолжала печь вкусные пироги, и всякому, кто их пробовал, становилось ясно: в державе все отлично.

Где-то — мир, призраки и пироги, а где-то война, прапрапраправнучка могущественной колдуньи и привилегированная женская школа («Первый снег»). Отроковицы из знатных семей, как и положено, зубрят, списывают, шушукаются, хихикают. Кто-то кого-то терпеть не может, кто-то кому-то симпатизирует, и все мечтают. Сперва о разном, потом, когда враги начинают ломиться в стены родимого учебного заведения, мечта становится одной на всех: продержаться до прихода подмоги. Может, кто-то из девчонок и воображал себя героиней баллады, но вряд ли подобной — без томных возлюбленных и блистающих ратей. Что поделать, не выбирают не только времена, но и легенды, в них просто попадают, с ними просто сталкиваются, и горе несведущим, неверующим, не понявшим! Иная легенда, будучи разбужена и (или) задействована, оказывается пострашней той самой гранаты в обезьяньих лапах, о чем и речь в очередном разделе. Не только сон разума порождает и спускает с цепи чудовищ. Некоторые вполне бодрствующие носители разума пребывают в уверенности, что находятся в здравом уме и твердой памяти. И действуют.

Эпоха просвещения и отрицания старых сказок. Шикарные завоеватели в элегантной форме с геральдическим, тоже очень красивым волком внедряют, не побоимся этого слова, орднунг на завоеванных территориях («Волчья сила»). Не оценившие своего счастья унтерменши трепыхаются, там и сям возникают партизанские отряды, а какие партизаны без пособников и какой орднунг без карательных акций? Озабоченному текущим моментом коменданту дей Гретте не до местных поверий, в которых — вот ведь совпадение какое! — главная роль отведена Вечному Волку. Тому самому, что красуется на офицерском перстне г-на коменданта. Обезьяна не выдергивала чеку гранаты, обезьяна просто волоком тащила ее по лесу через бурелом. Результат сказаться не замедлил.

Канонисса Альена Аркская («Замок на песке») понимала, что берет в руки именно гранату, только выбор у нее был, как у того солдата, на которого прут вражеские танки. На госпожу Альену перла ни много ни мало начинающаяся революция, а за спиной были не какие-то там привилегии и владения, а люди, ее люди, которых революционное правосудие швырнуло в тюрьму с перспективой гильотины. Некоторые аномальные феодалы видят свой долг в спасении вассалов и слуг, а некоторые еще более аномальные министры — в спасении государства, на этом они и сошлись: старая дева-герцогиня и похожий на таракана чиновник. Для них цель оправдывала средства, а средствами были их собственная кровь, белый прибрежный песок и легенда. Что вышло, то вышло.

В следующем мире великая революция, как и великая империя, успела стать прошлым, хотя выбившийся в императоры басконский капрал не проиграл своей войны и не потерял корону («Vive le basilic!»). За него это сделали наследники, и теперь в стране республика, уже третья по счету. Прагматичный девятнадцатый век давно перевалил за половину, паровой двигатель, телеграф, газовое освещение и, само собой, пресса стали неотъемлемой частью жизни. Особенно пресса, на глазах почтеннейшей публики жонглирующая фактами и сплетнями, порождая мифы и легенды новейшего образца. Не бесплатно, само собой: хорошее перо стоит недешево, а Поль Дюфур — один из лучших. Журналисту велено исправить промах коллег и заодно помочь мсье премьеру в борьбе с оппозицией. Дюфур находит изящнейшее решение, и вот уже вся Республика обсуждает «проклятье императора» и считает странных ящериц. Ветер посеян, всходов ждать недолго.

Чем выше технологии, тем, как ни странно, проще утонуть в легенде. На одной далекой-далекой от Старой Терры планете с ярко-алым небом виртуальный мир по сути подменил реальный, но свои хозяева и свои изгои остались и при таком раскладе («Дело чести»). Хозяева переместили свое «я» в средневековую Японию, вернее, в то представление, которое о ней имели покидавшие Терру. Это ведь так заманчиво — при жизни стать частью мечты об идеальном, но ни одна система не может быть застрахована от взлома, и ни один идеал после столкновения с реальностью не останется прежним. Если вообще останется. Легенды, вторгаясь в жизнь, подчас наносят ей немалый ущерб, а что будет, когда жизнь вломится в доведенную почти до совершенства легенду? Что будет, если изгой объявит себя самураем?

Погибшие уже на нашей, той войне солдаты не объявили себя никем. Они и после смерти остались кем были — со своей памятью, своим делом, своим удивлением оттого, что посмертие все же есть. Тот, кто рассказывает нам свою историю («В трех растяжках от рая»), уверен, что прежде, чем войти в царствие небесное, нужно сделать еще кое-что. Вот и идут они от растяжки к растяжке, избавляя тех, у кого пока есть не только душа, но и тело, от бессмысленной, несправедливой гибели. Идут, по большому счету не зная, что ждет их за следующим порогом, а перешагнув его, прощаются, как прощались на передовой. Махнуть почти не видимой им рукой, пожелать успеха… Они ничего не знают, им кажется, что они знают все.