Феномен

— Конечно любимый.

— А папа тоже пойдет.

— И папа пойдет.

Если это и есть эффект от наркотика, она готова принять еще дозу. Она готова принимать их каждый день только быть с ним рядом, чувствовать его прикосновения, снова слышать его голос.

* * *

Максимов сделал глоток. Горло обожгла порция выдержанного французского коньяка — подарок на пятнадцатилетие службы, давно запылившийся в шкафу. В тот день кабинет ломился от гостей. Угол был завален коробками с подарками под самый потолок, секретарша не успевала распаковывать. Статные и не очень мужчины в дорогих костюмах лучших марок, морщинистые женщины с содержимым целого прилавка ювелирного магазина на себе, с подтянутыми водителями, мощные офицеры увешанные наградами и покрытые почтительной сединой — все они бесконечно жали ему руку, зачитывали заготовленные не ими поздравления, хвастались белоснежными искусственными улыбками. Максимов улыбался в ответ, и благодарил, и обещал, что никогда не забудет их щедрости, и снова благодарил. И весь этот балаган — искусно поставленный театр без режиссера, где носят притворные маски, где каждый лжет и понимает, что ему лгут в ответ. Ведь на самом деле никто искренне не желает ему здоровья, никому нет дела до его жены и детей, и сколько счастливых лет ему еще предстоит прожить. И Максимов с радостью принимает эту роль, ему приятны лицемерные комплименты, что уж говорить, ему просто нравиться верить, что все это правда. Верить, что вся его жизнь на самом деле не одна сплошная ложь. Ложь коллегам, ложь жене и детям, даже ложь самому себе. Он загнал себя в камеру, где ложь и есть воздух, а для продолжения жизни нужно закачивать новую ложь, иначе задохнешься.

Позвонил Долгин. Максимов нажал кнопку отмены. Нет желания выслушивать его оправдания.

Максимов держал в руке изветшавший паллароидный снимок. Из маленького квадратика на него смотрели еще совсем дети близнецы. Фото снято в день их одиннадцатилетия. Мама нарядила их в специально сшитые одинаковые красно-синие костюмы с шапочками с помпонами, а в руках плескались искрами бенгальские огни. Они сидели на коленях совсем худющего с зачесанными небрежно волосами набок парня, в котором Максимов с трудом узнавал себя. Близнецы улыбались одинаково, будто это один человек отражался в зеркале.

Еще одна порция коньяка, на этот раз двойная, погрузилась в пучину организма в попытке унять внутреннюю боль.

На экране монитора появилось уведомление о новом сообщении. Красноярские следователи прислали информацию с телефона Левандовского. Максимов прочитал текст без особого энтузиазма.

Все смс сообщения стерты, как и информация о входящих и исходящих вызовах, кроме единственного номера, дважды звонившего после того как Левандовский забыл сумку на кресле в аэропорту. Номер зарегистрирован на Мариса Болодиса, 1940 года рождения, заведующего кафедрой геофизики Московского университета Орджоникидзе. В узких профессиональных кругах известен по прозвищу «Шумометр» за громогласную манеру речи и необычное профессиональное чутье.

Максимов написал в служебной почте задание следователю срочно отыскать Болодиса и доставить на допрос.

Кроме того в телефоне обнаружен аудиофайл, записанный при помощи приложения «Диктофон».

Максимов вставил в ухо наушник и включил запись:

«Это на случай если этот старый хрен и его всезнайка решат меня кинуть с деньгами. Они обещали заплатить завтра в Питере, и если не сделают, я вытащу их из-под земли. Сосунок только что был здесь, и я заметил, как он пытался меня надуть. Не надейтесь, я спрячу это так, что тебе еще двух жизней не хватит Шумометр, чтобы отыскать».

Левандовский кашляет.

«Они опять хотят наружу, мои маленькие» — Он что-то многократно глотает. — «Вода с солью. Это должно их угомонить. Но ненадолго. Если не буду кормить, они все равно выйдут из меня и мне конец», — Голос у него уставший и измотанный. — «Они кушают. Аааа… Я чувствую, как они шевелятся, мои детишки».

Левандовский замолкает. Встает и куда-то уходит. Роется в вещах, странный глухой металлический звук. Он возвращается и дышит волнующе в микрофон.

«Я не сплю уже двое суток, не знаю, сколько еще смогу выдержать. Я боюсь спать, боюсь закрывать рот, вдруг им не хватит воздуха. Они полезут наружу, я без них умру. Я могу сделать им дырку для дыхания. У меня есть обезболивающее и паяльник».

Запись прервалась. На последней секунде прозвучал писк, характерный для разряженной батареи.

Максимова передернуло. Что за бред он сейчас прослушал?