Красотка в зеркале улыбалась холодно и снисходительно. Соня схватила с полки стакан, размахнулась, чтобы ударить по зеркалу, но не ударила, бессильно опустила руку, выронила стакан. Он упал на мягкий коврик и остался цел.
Ей хотелось расплакаться, но не было слез. Она попыталась представить лица мамы, дедушки, Герды, но видела лишь то, что было перед ней: пупырчатый пластик душевой кабинки, раковину, унитаз в пушистой бело-голубой попонке, бело-голубые полотенца на вешалке, зеркало, в которое лучше не смотреть.
В каюте на застеленной койке валялась старая тетрадь в серой обложке. Соня достала из сумки своего медвежонка, забралась с ногами на койку, стала искать, где остановилась, и, переворачивая страницы, заметила, как сильно дрожат руки.
«Я не помню, как оказался на заднем сиденье черного „мерседеса“. Знаю точно, что категорически не хотел садиться в эту машину, объяснял даме, что я намерен остаться тут, на вокзальной площади, дождаться полиции.
– Как же вы дождетесь, если полицию никто не вызывал? – спросила дама.
– Я сам вызову. Где-то должен быть телефон.
– Жители этого города строго соблюдают расписание. Ночью все спят, никто никому не звонит, и телефонная станция не работает, – объяснила мне дама с доброй улыбкой.
Я огляделся, прислушался и почти поверил ей. Ни огонька, ни звука вокруг. Темные прямоугольные громады домов, пустые улицы, уходящие в темноту в три стороны от вокзальной площади.
– Настанет утро, откроется вокзал, придет какой-нибудь поезд, – сказал я даме и поискал глазами скамейку, на которой можно было бы посидеть до утра.
– Будет дождь. Я не позволю вам промокнуть и простудиться, – заявила дама и тихо свистнула.
Из темноты соткалась круглая фигура шофера Густава. Он был налегке, видно, уже забросил чемодан дамы и мой саквояж в багажник «мерседеса». Я не успел опомниться, как моя правая рука была заломлена назад, сустав хрустнул. Дама вцепилась в мое левое запястье. Полусогнувшись, скрипя зубами от боли, я сделал несколько шагов к их машине.
– Айда смотреть маленьких котяток, глазками моргают, молочко лакают, весело резвятся, спать не ложатся, все не могут Джозефа дождаться, – пропел Густав, подгоняя меня дружеским пинком.
В любых обстоятельствах следует оставаться джентльменом. Позиция была самая неудобная, и все-таки мне удалось извернуться, ответить Густаву изящным вежливым ударом, пяткой под брюхо. Последнее, что я запомнил, – тихий возглас дамы:
– Нет! Только не по голове!
Густава хорошо дрессировали, он был идеально послушен и проворен. Голова моя не пострадала. Он вмазал мне ребром ладони по шее, вероятно, задел сонную артерию. У меня перехватило дыхание и потемнело в глазах. Впрочем, что значит – потемнело? Картинка, возникшая передо мной из-за резкой нехватки кислорода, по свежести красок напоминала пейзаж Ренуара и была куда живее реального ландшафта, который мне пришлось увидеть, открыв глаза.
«Мерседес» ехал медленно, мягко. Мотор работал почти беззвучно. Мимо проплывали серые коробки одинаковых пятиэтажных домов с плоскими крышами и темными квадратами окон. Иногда в унылом ряду зданий возникала прогалина в виде небольшой площади, обязательно с клумбой посередине, со статуей на клумбе. Средневековый рыцарь в латах одной рукой опирался на меч, другая была вытянута вперед и вверх. Возможно, сказывались последствия удара и кислородного голодания, но всякий раз, когда мы проезжали мимо очередного рыцаря, вытянутая рука приветственно махала, голова медленно опускалась в любезном поклоне. Справа от меня шелестел полувздох, полушепот дамы:
– Да здравствует Великий Магистр!
Тот, кто нанял меня и вручил мне слитки, был убежден, что никаких имхотепов больше не существует. Все, что осталось от них, – статуи на клумбах да загадочный недуг, которым, как выяснилось, до сих пор страдают дети нищих окраин в нескольких городах на острове Анк. Прогерия. Я сам болел ею когда-то и чуть не умер.
Многие годы никто не знал, отчего маленькие дети становятся стариками и умирают лет в одиннадцать от старческих болезней. Это считалось неизлечимым. Все умирали. Я оказался единственным, кто выжил и вернулся к своему нормальному биологическому возрасту. Путем долгих сложных изысканий, о которых расскажу позже, мне удалось раскрыть истинную причину прогерии.
Страшный недуг был создан искусственно, в секретных лабораториях имхотепов. Авторы изобретения имели весьма определенную цель. Веками члены таинственного ордена охотились за бессмертием и вечной молодостью. Обычные люди казались им не самым удобным подопытным материалом. Ожидание результатов опытов тянулось десятилетиями. Ради экономии времени имхотепы придумали способ ускорять процесс старения. Испытывать различные средства омоложения оказалось куда удобней на искусственно состаренных детях. В организме такого ребенка все жизненные процессы происходят быстро, и за год можно наблюдать то, что у здорового человека длится лет семь—десять.
ebooksa