Дзержинский зашел к Ильичу попрощаться. Он ненадолго уезжал в Швейцарию. Обязанности председателя ВЧК временно выполнял его заместитель, Яков Петерс, сумрачный молодой латыш с бурным революционным прошлым. Ходили слухи, будто Петерс состоит в Британской социалистической партии, женат на богатой англичанке. Правда ли это, Федор не знал, английским бывший пастушок из Курляндской губернии владел в совершенстве, а по-русски говорил с сильным акцентом.
Феликс Эдмундович отправлялся в Швейцарию нелегально, по фальшивым документам, с какой-то таинственной финансовой миссией, а по официальной версии – затем, чтобы забрать в Москву жену и сына. Путь его лежал через Берлин, где он собирался встретиться с Иоффе.
Глеб Иванович Бокий прислал вождю очередную порцию перехваченных и расшифрованных секретных донесений из немецкого посольства. Новый посол Гельферих, сменивший убитого Мирбаха, был таким же категорическим противником финансовой поддержки правительства большевиков. Он утверждал, что довольно небольшого удара, и призрачный большевистский режим рассыплется на части.
Гельфериху отвечал адмирал Гинце:
«Неужели нового посла тоже прикончат?» – подумал Федор.
Но нет. Об этом речи не было. Вождя позабавила фраза Гельфериха о призрачном большевистском режиме.
Тайная переписка Ленина и Бокия восстановилась и стала активней, чем прежде. Шифровки немецкие, британские, американские, французские, переписанные мелким летящим почерком Глеба Ивановича, ложились на стол перед вождем. Во всех посланиях из России за границу говорилось примерно одно и то же. Иностранные политики, дипломаты, военные, шпионы не сомневались в скором крахе большевистской власти.
Немецкий дипломат писал из Москвы в Берлин
Британцы уже видели Россию своей новой колонией. Войска Антанты заняли Владивосток, англичане – Баку. Экспедиционный корпус генерала Пула высадился в Архангельске, и первым делом генерал приказал снять все красные флаги. Корпус двинулся к Вологде. В Лондоне начали печатать специальные рубли, которыми британские солдаты должны были расплачиваться с местным населением. На Амуре, в Забайкалье наступали японцы. 15 августа произошел официальный разрыв дипломатических отношений между Советской Россией и США, в тот же день американские войска высадились во Владивостоке.
В России не работали заводы и фабрики, не ходили поезда, не сеялся хлеб, вооруженные отряды отнимали остатки продовольствия у крестьян. Вспыхивали стихийные восстания.
Ленин поражал бодростью духа, неистощимым оптимизмом. Его мыслительный аппарат работал на полных оборотах, безотказно. Хаос, мрак, кровь служили наилучшим топливом для этой машины. Вождь не ведал сомнений, страха, отчаяния. Он выступал на митингах и заражал толпу своей бешеной энергией, он строчил статьи, воззвания, приказы, бесконечные записки. Он давал интервью иностранным журналистам и председательствовал на заседаниях Совнаркома. Он гладил кошку, под его ладонью шерсть потрескивала и вставала дыбом. Он жадно пил кофе и доедал остатки красной икры из кремлевских погребов.
Перед сном он увлеченно перечитывал Лебона, «Психология народов и масс», петербургское издание 1898 года. Лежа в постели, на высоких подушках, черкал в потрепанной книге чернильным карандашом, ставил восклицательные знаки.
Федор невольно вскользь проглядывал отмеченные куски.
Справа, на шее, над ключицей, у вождя прощупывалась небольшая плотная липома. Он не показывал ее никому из врачей, кроме Федора. При каждом очередном осмотре требовал подтверждения, что эта пакость не растет, она незлокачественная опухоль и опасности никакой не представляет. Иногда размышлял вслух, не удалить ли, но боялся даже самой пустяковой хирургической операции.
– Федор, ну-ка посмотрите, твердая, сволочь, похоже, будто там пулька сидит. А? Похоже на ощупь? – вдруг сказал вождь однажды утром, потрогав свою шею.