Начала я с секретариата, где без труда выяснила, в какой группе училась Анна и какие предметы она изучала. Оказалось, что Анна училась вовсе не на медсестру, а на медицинского администратора. И на первом курсе изучала всего три предмета, никак с фармакологией не связанные. Из давнишнего своего разговора с Анной во время нашего с ней волонтерства в иммиграционном центре я знала, что у себя в Югославии она сразу же после школы работала какое-то время санитаркой или нянечкой в детском саду, потом устроилась куда-то продавщицей, а потом Борису удалось забрать ее к себе в Штаты. Здесь Анна сначала не работала, учила понемногу язык и помогала Люсе вести хозяйство и ухаживать за детьми, позже Борис устроил ее к себе в фирму, ну, а после рождения ребенка, как я уже говорила, решил отправить ее учиться.
В общем посещение колледжа только укрепило мою уверенность в том, что Анна вряд ли могла быть, по крайней мере, организатором преступления. Исполнителем? Если считать сделанный убийцей укол, наверное, могла бы. Но укол — не такое уж хитрое дело. Кстати, а как был сделан этот укол? Ведь Софья, хоть и была больна, но, наверное, не настолько, чтобы позволить кому попало делать себе внутримышечный укол. Следов борьбы или насилия на теле не обнаружели, следовательно, укол делал кто-то, кто был ей хорошо знаком или кто-то, кому она полностью доверяла. Нужно было поговорить с врачем. Я снова набрала номер инспектора. Он уже освободился и, все еще находясь в хорошем расположении духа, дал мне имя и телефон врача, к которому обратилась Софья по поводу своего бронхита. Я еще попросила текст письма, и инспектор пообещал мне отправить копию по электронной почте.
— Давайте пообедаем завтра вместе, — предложил он напоследок.
Я с радостью согласилась, и мы договорились встретиться на следующий день в его любимой «Специи».
Врача звали Лукасом Хамфри, и работал он в небольшой частной клинике неподалеку от дома, где жили Креченские. Я позвонила в клинику, представилась детективом и попросила к телефону доктора Хамфри. Доктор несколько удивился, что его снова беспокоят по поводу уже исчерпанного, как он выразился, инцидента, но во встрече мне не отказал. Мы договорились, что я подъеду в клинику к пяти вечера. После этого я хорошенько отругала себя за то, что совсем забыла спросить инспектора о том, известно ли что-нибудь о завещании Софьи и, если известно, то у кто из нотариусов занимался оформлением бумаг. Звонить ему снова мне не хотелось и я решила дождаться нашего с ним обеда, чтобы обо всем его, не торопясь, расспросить. По дороге в лавку мне пришла в голову еще одна блестящая идея — составить список людей, которые дружили с Креченскими или бывали у них в доме. В это мне могла помочь Люся. Я позвонила ей, и мы договорились встретиться во время ее перерыва на ланч.
До встречи с Люсей оставалось еще почти полтора часа. Я потолкалась немного в лавке, но покупателей с утра не прибавилось, и Алик опять отправил меня работать. Я включила компьютер и обнаружила обещанное письмо от инспектора Нормана.
«Тому, кого это касается
Хочу сообщить, что мой муж, Владимир Креченский, последнее время пытается меня тайно поить каким-то лекарством, которое хранит в гараже на третьей верхней полке стеллажа справа у входа. Возможно, он преследует цель меня отравить или сделать недееспособной, чтобы самому полностью распоряжаться имуществом, большую часть которого составляет наследство моей бабушки.
Прошу рассматривать это письмо как мое официальное обращение в полицию.
С уважением,
Софья Креченская»
Письмо, судя по дате, было написано в среду, накануне смерти, а отправлено, как мне удалось ранее выяснить у инспектора — в четверг. Но, для того, чтобы отправить письмо, Софье нужно было либо самой выехать из дома, либо отдать или передать письмо почтальону. Я тут же по интернету выяснила, что ближайшее почтовое отделение было на Саммит авеню, но идти туда и выяснять, не видели ли они или не помнят ли как женщина отправляла письмо в минувший четверг, смысла не было. К тому же, для опознания нужна хотя бы фотография это самой Софьи, которой я не имела. А вот поговорить с почтальоном, развозившим почту, пожалуй, следовало. Поскольку в лавку почту доставляли только в районе двух, я решила, что район 18-й улицы не сильно от нас отличается, завела машину и поехала кружить по улочкам вокруг дома Креченских. Первый же попавшийся почтовый автомобиль, в котором сидел молодой и очень приветливый паренек, обслуживал соседнюю с нужной мне территорию. Но паренек, узнав, что я детектив и занимаюсь расследованием убийства, совершенного в доме на 18-й улице, тут же связался по телефону со своим коллегой Джефом, который как раз был на пути к интересующему меня дому. Я быстренько поблагодарила паренька и поспешила на встречу с Джефом. Джеф еле вмещался в небольшой почтовый фургончик. Я застала его в тот момент, когда он, кряхтя, выкарабкивался из машины с охапкой писем и рекламных проспектов.
— Это Вы меня ищете? — спросил он после традиционного «привет, как дела».
— Да, — улыбнулась я в ответ. — Меня зовут Дженни.
Я объяснила ему, что расследую убийство и что меня интересует, не забирал ли он в минувший четверг письмо из дома на углу. Джеф поморщил лоб, пожевал ус и покачал головой.
— Нет, я здесь недавно и мало, кого пока знаю. Если бы мне дали письмо, я бы запомнил. Ну, знаете, обычно там перекинешься парой словечек…
— А в ящике письма не было? Оставляют же письма в ящике, чтобы почтальон забрал?
— Нет, у них вообще ящика нет, как и у многих здесь. Либо в щель письма засовываю, либо на крыльце оставляю. В такой снегопад как вчера….
И он стал жаловаться на погоду — излюбленная тема для разговоров. Я полностью с ним согласилась, сказав, что снега могло бы быть и поменьше, поблагодарила и поспешила к машине, так как заметила, что второпях припарковала ее как раз под знаком, извещающем, что парковка на этой стороне улицы запрещена.
Ехать в лавку смысла уже не было, и я поехала в кафе, где мы договорились встретиться с Люсей. Подожду ее там, рассудила я.