Олесия подошла к чашам и опустила ладонь в кубок с сиреневой жидкостью. Перед ними вспыхнуло число:
— Двадцать шесть, — сказала Ланирэ, — как и в прошлый раз.
Следующей оказалась чаша с кровавой влагой. Опуская туда руку, Олесия поморщилась от кольнувшей её боли.
— Пурпур — четыре. Тоже без изменений. Этот Цвет по-прежнему губителен для Олесии.
— Но ведь Дитрих стоял рядом? — недоуменно спросил Мефамио, — он же блокирует боль от враждебных Цветов уже по всему замку. Так почему сейчас…
— Это сама суть Пурпура, — пояснила Ланирэ, — если ты наденешь огнеупорную перчатку и сунешь руку в раскалённую магму, как думаешь, будет тебе больно или нет?
Тем временем Олесия, решив сразу разделаться с неприятным, опустила руку в чашу с Лазурью. Со своим вторым враждебным Цветом. И снова цифра четыре.
Янтарь показал значение в девять. Серебро — десять. Изумруд — шестнадцать. И, наконец, когда Олесия опустила руку в последнюю чашу, Золото вырвалось и окутало её лёгкой аурой. Олесия стала полупрозрачной, словно сотканной из золотого тумана. А затем повернулась к Дитриху и, глядя на него глазами, сияющими Золотом, прошептала:
—
Мефамио же с Ланире и Лиалой созерцали число тридцать один.
— Она сумела, — восторженно прошептала Лиала, — она перешагнула Рубеж. И она услышала голос своего Цвета.
— Жаль только, что это ничего нам не даёт, — вздохнула Ланире, — всё, что можно и нужно, мы уже знаем от Геярра…
Дитрих с опаской посмотрел на Чаши. Несмотря на то, что Олесия проделала сейчас почти безо всякого вреда для себя, ему не очень нравилась эта затея. Сделав несколько шагов к чашам, он обернулся и неловко посмотрел на отца и сестру в поисках поддержки. Те ободряюще улыбнулись ему. Собрав в кулак всю решимость, Дитрих опустил руку в чашу с вязкой зелёной жидкостью. И едва не задохнулся от страха, когда услышал в своей голове чёткий голос:
—
Дитрих отпрыгнул от чаши, дико смотря на пенящуюся зелёную жидкость. В то же время в Витражом заде перед Лиалой, Ланире и Мефамио вспыхнула цифра четырнадцать.
— Надо же, как ровно, — улыбнулась старшая сестра, — почти идеально.
— Сынок, что случилось? — участливо спросил Уталак, подходя к Дитриху и прижимая его к себе, — тебе было больно?
— Нет, — дрожа, ответил Дитрих, — но, папа, он… оно… оно говорило!
— Что? — Уталак с силой сжал плечо Дитриха, — и что он сказал?
— Никто не защитит тебя лучше, чем я, — повторил Дитрих. Зрачки в глазах Уталака стали тонкими нитями.