Голоса были далёкие и слабые. Но Грибов не сомневался, что слышит их на самом деле, а не только в собственном воображении. После случившегося в лесу он готовы был поверить во что угодно.
Грибов отпустил рукоять ножа (она всё ещё вздрагивала под напором идущей из горла крови) и опустился на колени перед мёртвым человеком. Прислонился лбом к его холодному и влажному лбу. Закрыл глаза. Позволил темноте вернуться обратно.
2.
Коридор показался Грибову бесконечно долгим.
Он осторожно шёл по мягкому ворсистому ковру, держа в руках нож. Вглядывался в пятна света от открытых дверей впереди, старясь подметить, если вдруг мелькнет ненароком чья-нибудь тень.
С каждым шагом Грибов ощущал нарастающую дрожь. Рукоять ножа была влажная и липкая от крови, и хотелось умыть ладони, соскрести все эти ужасные вещи, которые творились вокруг. А еще больше хотелось удалить воспоминания, проснуться следующим утром и ничегошеньки не помнить. Жаль, что нельзя отформатировать мысли и избавиться от странных образов в голове, сбивчивого шёпота множества голосов, от теней, что забрались в его сознание.
Боялся ли он их? Определенно. Наверное, даже больше, чем Крыгина и мёртвого уже сутулого.
Колючий влажный свитер больно тёр израненную кожу, Грибов сто раз пожалел, что пришлось стаскивать одежду с мертвеца, но иного выхода не было — не ходить же по дому голым? От свитера едко воняло чужим потом. Брюки были широкие и длинные, пришлось затянуть потуже ремнём и подкатить низ, но они всё равно болтались на ногах.
Впереди было две двери — справа и слева — а в конце коридора виднелись двери в туалет и ванную. В тишине дома было слышно, как где-то тикают часы, да ветер тихонько скрипит половицами.
Грибов пока не понял, зачем он углубился в дом, а не выскочил из окна, как хотел изначально. Страх толкал его вперёд, не давал задуматься основательно. Наверное, нужно было закрыть гештальт. Так ведь это называют в психологии? Расквитаться с внутренними страхами.
Подойдя к ближайшей двери, Грибов различил то ли гостиную, то ли просто большую комнату. Вместо стены напротив — высокие окна, занавешенные темно-бордовыми махровыми шторами с золотистыми лентами-кисточками. Сквозь небольшую щель скользил яркий белый свет фонаря.
В центре комнаты стоял овальный стол из дерева, со всех сторон его обступили стулья — старомодные, кривоногие, с пухлыми изогнутыми спинками и высокими сиденьями. У правой стены — книжные полки до потолка. Левую стену занимал камин, ухмыляющийся полуовальной заслонкой. У камина в корзинке лежали дрова.
Вокруг камина на стене были развешены картины и фотографии: в рамках, черно-белые и цветные. Портреты. Высокомерные лица, вытянутые подбородки, острые скулы, тонкие носы. Множество неуловимо похожих лиц. Их всех объединял общий взгляд — взгляд людей, которым есть что сказать в этом мире.
Только женщины. С портретов, нарисованных красками, на него смотрели женщины из далекого прошлого — в белых париках-завитушках, в старинных платьях, словно из учебника истории. Некоторые сидели в вычурных креслах, похожих на королевские троны, а у ног их примостились псы и младенцы с крыльями. Какие-то фантастические зарисовки, похожие на картины, которые Грибов видел в Эрмитаже. Некоторые женщины держали на руках детей — тоже женского пола, судя по одеждам. Девочки все были некрасивыми, большеглазыми, с неправильными чертами лица — у кого-то слишком длинный подбородок, у кого-то выпирающие скулы или покатый лоб. Странные, не женственные.
Картины были отделены от фотографий круглыми настенными часами.
На одном из фото женщина в элегантном платье, с аккуратно разложенными на плечах волосами, вальяжно развалилась в кресле, вытянув ноги в туфлях, и смотрела с черно-белого фото так, будто приглашала окружающих поиграть с ней в какую-нибудь чрезвычайно увлекательную игру.
Другая женщина — полноватая, напудренная — одно только лицо занимало половину фотографии — тяжело смотрела в камеру, поджав губы, будто сама мысль о фото была ей ненавистна.
На цветной фотографии (а они все были в деревянных рамках, форматом А3) хмурая женщина с густыми каштановыми волосами держала на руках девочку лет семи. У женщины — химзавивка а-ля семидесятые. Девочка сжимала потрёпанного плюшевого медвежонка с глазами-пуговицами.
ebooksa