Седьмой грешник

— Это была я, — еле слышно произнесла она. — В тот день в библиотеке была я. Вы сами говорили, как легко нам подменить друг друга... Энди сказал, что это нужно для какой-то шутки. А когда Альберт умер... никто меня ни о чем не спрашивал! А я не хотела верить...

Ди Кавалло уже приготовился к прыжку, но Энди опередил его. Оттащил его от сестры Майкл, пальцы Энди, словно когти, уже впивались в горло Энн. Пришлось обоим, Майклу и лейтенанту, держать его, пока он, наконец, не обмяк и не разразился бурными рыданиями. Смотреть на это было невозможно, но Джин поняла, что до конца дней своих она не забудет другого — какими глазами глядел на Энн старший Сковил, проклиная дочь за то, что она предала брата.

Глава 10

К утру над городом разразилась гроза, с оглушительными раскатами грома и вспышками молний, будто сам Юпитер наслаждался своей мощью. Днем после грозы воздух в Риме был удивительно прозрачен. Над морем зеленых ветвей словно плыл величавый купол собора Микеланджело[41]. Дома на пригородных улочках казались свежевыкрашенными в теплые солнечные цвета — янтарный и оранжевый, золотистый и кирпично-красный. Они всегда будут вспоминаться Джин, когда она задумается о Риме. Небо было божественно голубым, того же редкого оттенка, что и плащи мадонн на картинах Фра Анджелико[42], а на пустыре возле кафе рдели, как рубины, дикие маки.

В кафе у Джузеппе кроме Джин никого не было. Она ушла от Жаклин рано утром, когда та еще спала, и Джин не ждала, что здесь, где они привыкли собираться, к ней присоединятся ее друзья. Больше Семь Грешников никогда не будут встречаться, а это затрапезное кафе пронизано воспоминаниями, к которым Джин еще долго не захочется возвращаться.

И все же, заметив, что на холм поднимаются две знакомые фигуры, она почему-то не удивилась. При взгляде на них что-то в ее душе сдвинулось и встало на место. Прошлое со счетов не скинешь, с ним надо свыкнуться. К тому же кое-какие воспоминания слишком дороги, чтобы от них отворачиваться.

Хосе снова был весь в черном, но его орлиные черты все еще напоминали о Монтесуме. Тед внешне был такой, как всегда, однако выражение его лица стало другим, а походка сделалась более легкой. Они немного смущенно поздоровались с Джин.

— Мы надеялись, что ты придешь, — сказал Тед. — Но уверены не были...

— Как и во многом другом, — перебил его Хосе. — Вчера вечером нечего было и думать задавать вопросы.

— Не ждите, что я смогу на них ответить, — запротестовала Джин. — Для меня все это такая же неожиданность, как и для вас. До чего же...

Ее голос дрогнул, но Хосе спокойно продолжил:

— Невыносимо! Потому-то нам и надо поговорить друг с другом, немного посплетничать, только так и можно относиться к беде — рационально и обыденно. Ведь могло быть хуже. — Встретив изумленный взгляд Джин, он пояснил: — Ты могла любить Энди. Тогда тебе было бы еще тяжелей.

— Я и любила его. Я вас всех любила.

Тед кивнул.

— Да, я и не предполагал, что мы успели так сильно привязаться друг к другу. Но ты же понимаешь, что Хосе имеет в виду совсем не такую любовь.

— Понимаю, и одно время мне даже казалось... Ой, смотрите! Неужели Жаклин?

— Жаклин и Майкл, — подтвердил Хосе.

В это утро Майкл выглядел настоящим щеголем — он не только побрился, но и причесался и даже надел свою «хорошую» рубашку — ту, в которой не было дыр. На Жаклин был безукоризненный голубой полотняный костюм. Сумка, перчатки и туфли были цвета слоновой кости, а волосы уложены узлом на затылке.

Молодые люди поднялись, приветствуя столь элегантную даму, и Хосе выдвинул стул, приглашая ее сесть.

— А я ждал, что вы придете, — сказал он.