Наконец Слободинский заговорил:
— Если вы читали уже мои показания, то должны убедиться, что больших преступлений за мной нет. Ну была в молодости какая-то мелочь, так это в счет не может идти. Самое главное мое преступление — обман при вступлении в партию! Но за это, как мне известно, не судят, а только исключают. Другого за мной ничего нет, клянусь вам!
— Посмотрим, — сухо сказал Орлов.
— Уверяю вас! Вот еще разве то, что я от общественности утаил историческую деталь Павловского монастыря: начало подземного хода…
— Почему вы в показаниях обошли молчанием все, касающееся этого подземного хода? — спросил Орлов.
— Не успел. Только потому, что не успел! Если вас это интересует, то я, безусловно, сделаю, — поспешил сказать Слободинский.
— Очень интересует. Главным образом потому, что там оказались люди, — заметил Орлов.
— Это все Кусков. В мое отсутствие он спрятал туда женщину, а затем какого-то мужчину. Кусков постоянно терроризовал меня! Он же маститый уголовник.
— Что вы еще хотели сказать? — взглянув на часы, спросил Орлов.
Орлов вспомнил: в записках брата упоминается, что Захудалый пытался перейти в католическую веру… «Интересно, — подумал он, — а у задержанного в подземелье при обыске найдена фигурка с крестом». Орлов открыл ящик стола, взял фигурку в кулак и, закинув руки за спину, подошел к Слободинскому. Тот уставился на него, пугливо мигая.
Наконец Орлов произнес:
— Ксендз?
В глазах Слободинского метнулись боязливые огоньки, губы стали лиловыми и разжались.
— Ксендз? — вновь спросил Орлов и поднес на ладони к лицу Слободинского маленькую фигурку.
Слободинский не выдержал взгляда Орлова, закрыл морщинистые веки, голова его опустилась на грудь.
— Я ничего еще не успел сделать, — залепетал он. — Мы только что встретились…
Наступил вечер. Орлов снова вошел в свой кабинет. Ему вспомнилось, как четырнадцать дней назад вместе с генералом он впервые переступил порог этой комнаты. Тогда был яркий солнечный день, но и сейчас Лучанск до беспредельности мил, окрашенный пурпурными красками заката. Вдали, словно огненные луковицы, горели главы Павловского монастыря, сияли от густого закатного света окна домов.
Орлов утомленно провел рукой по лбу и закрыл глаза. Следовало бы отдохнуть, но нельзя откладывать допрос Адамса. В том, что Адамс и есть Роберт Пилади, не было уже никаких сомнений. Именно он — то неизвестное лицо, которое нужно было отыскать.
Прежде чем вызвать Адамса-Пилади, Орлов решил еще раз ознакомиться с показаниями Бочкина, данными им на допросе Ершову. Он подошел к сейфу, открыл его и вернулся за стол с пачкой листов.
В одном месте протокола он прочитал:
ebooksa