Они прошли в гостиную, сели за круглый стол друг против друга. Одетый в длинный светлый макинтош с поднятым воротником, Власов целую минуту недвижимо смотрел в угол. Его редкие, ставшие почти белыми, волосы были беспорядочно разбросаны во все стороны.
— А я только что с допроса… — наконец сказал он. — Но распространяться об этом не велено.
Власов тяжело вздохнул, затем поднял голову и устремил взгляд на Макарова. Сказал, пересиливая себя:
— Я, Федор Иванович, о работе хотел поговорить…
— Слушаю вас. Курите…
Макаров взял папиросу и подвину коробку гостю. Только чиркнув спичку и поднеся её к лицу Власова, он увидел, что оно бледное, без кровинки.
— Говорите, Василий Васильевич.
И еще минута молчания. Власов глубоко затягивался густым дымом, пока не сгорела вся папироса. Потом вдруг поднялся.
— Нет, Федор Иванович, я еще должен подумать, прежде чем просить вас… То, что вы не выставили меня сейчас, не захлопнули перед моим носом дверь, свидетельствует о том, что у вас есть сердце… Но я еще не готов к разговору с вами. Извините! Спокойной ночи!..
Только Власов ушел, в гостиную ступила Анастасия Семеновна.
— Ну, слава богу, все благополучно с Людмилой, — сказала, устало опускаясь на стул. — А Василий Васильевич чего приходил, Федя? Ох, сколько суеты!..
— Хотел что-то сказать мне, но передумал, — ответил Макаров. — Мучается человек. И я его понимаю… Таких, как Власов, среди нас не так уж много. Но все же есть. Немало в этом человеке гадкого, но и хорошего немало. Хочу понять — чего в нем больше? И странно, мама, не считаю я его врагом ни людям нашим, ни делу нашему. Только как бы мне в этом убедиться?
— Трудно что-нибудь посоветовать тебе, сынок, хотя и чувствую сердцем, что правильные твои мысли, — ответила мать. — Не отталкивай его от себя, Федя. Иногда и пожилого и старого человека надо приласкать. Каждому тепло дороже, чем холод. Тебе полагается приласкать его. У него ты ведь учился своему ремеслу…
Глава двадцать третья
Как только завод приступил к постройке двух пробных самолетов, в конструкторском бюро на какое-то время наступило затишье. Часть инженеров перенесла — свою работу в цехи и заводские лаборатории. Там же проводил дни и ночи Макаров, стремясь всюду поспеть, ничего не упустить из поля зрения. Раньше ему казалось, что как только будет отдан приказ о постройке пробных машин — гора свалится с плеч, он свободно вздохнет. Но в действительности оказалось все не так. Забот и тревог стало не меньше, а больше. Что скажут прочнисты? Как пройдут испытания в воздухе? Будет ли прорван «звуковой барьер»? Как будет вести себя в небе эта невиданная доселе «птица» с оттянутыми назад крыльями? Не потеряет ли управляемости?..
Но ни у кого, даже у ведущего конструктора не хватало решимости ответить на этот вопрос. Впрочем, никто такого вопроса и не ставил во всеуслышание, потому что на него ответить определенно невозможно было. И до этой конструкции сколько уже было гипотез и оригинальных идей, но не в меньшем количестве пережито и разочарований и горечи от неудач, хотя конструкторам часто казалось, что они, наконец, близки к цели. Однажды Макарова вызвал к себе директор завода. В кабинете в это время находился Грищук. Как только Федор вошел, главный инженер приветственно кивнул ему и тотчас отправил себе в рот круглую желтоватую лепешечку,
— Черт знает, что со мной творится. Голова как свинцом налита! — сказал Павел Иванович, беспомощно поведя головой. — Напоминает о себе малярия. Я ее с востока после войны привез.
Соколов поморщился, глядя на главного инженера, потом подал стакан воды.
— Выпейте! Советую не глушить себя хинином. Лучше отлежаться. Садись, Федор Иванович, — точно вдруг только что заметив конструктора, предложил директор. — У меня есть предложение… Как ты думаешь по поводу отпуска? Не поехать ли тебе в дом отдыха, а?
— Семен Петрович, мы приступили к подготовке…
ebooksa