Наташа прижалась головой к его груди. Ни ругать, ни говорить, ни спрашивать ей ничего не хотелось. «Приехал, прилетел… значит, любит… Любит!»
Федор заглянул в ее лицо и увидел, как в уголках глаз и на губах затрепетала еле сдерживаемая улыбка. Почувствовал, будто гора свалилась с плеч.
— Наташка!.. — он легко поднял ее на руки. Потеряв опору под ногами, Наташа стала отбиваться от него, но сил не было.
— Пусти, медведь! Пусти, тебе говорят… Федя, идем на воздух — к реке, в лес, куда угодно… Сюда могут войти!
— Но я не надолго…
Возвращаясь в город, Макаров всю дорогу пел песни. Точно в девять он въехал в заводской двор. Но только вышел из машины, им снова овладело чувство беспокойства. В сознании возникли все вчерашние события. Надо с кем-то поделиться мыслями. И вообще надо кончать со всей этой возней, освободиться от всего, что путается в ногах, мешает работе. Много уже позади. На днях завод приступает к постройке двух пробных самолетов его новой конструкции. Документация всюду одобрена и утверждена. Но делу не конец. Делу только начало…Не заходя в конструкторское бюро, он направился в заводоуправление. Навстречу спускалась по лестнице Люда Давыдович. Увидев Макарова, она вдруг остановилась. По всему было видно, что ей не хотелось здесь встретиться с ним.
— Доброе утро, Люда! — поздоровался Федор. — Что ты здесь так рано?
— Здравствуйте!.. — тихо ответила девушка и, больше не проронив ни слова, прошла мимо.
Проводив ее удивленным взглядом, Макаров быстро поднялся наверх.
В приемной его встретила секретарь директора Оля Груничева.
— Федор Иванович, вас ждет Семен Петрович. Я звонила вам… И Григорий Лукич у него.
— А что с Людмилой Давыдович? — спросил Макаров.
— Не знаю. Она первая была у директора, и ушла взволнованная…
Макаров пожал плечами и, не задерживаясь, пошел в кабинет директора.
Глава двадцать первая
Вернувшись в конструкторскую, Люда тяжело опустилась на стул за своим столом. Она не жалела о том, что сейчас сделала. Будто камень с души сняла. И директор одобрил ее поступок. «Вы правильно поступили, Людмила Михайловна. А теперь идите и спокойно работайте».
Она придвинула к себе справочники расчетов, чтобы заняться делом, забыть обо всем остальном. Но беспокойство не покидало ее. Нет-нет и поглядывала на Власова, склонившегося над какими-то черновыми эскизами за своим столом. Он похудел за прошедший день, темные глаза будто затвердели, но в них уже не светились злые огоньки. К Люде подошел Трунин за какой-то справкой. Просмотрев ее, тихо сказал:
— Не пойму, что с Власовым… Обратился ко мне только что и говорит: «Платон Тимофеевич, давайте мне любую работу — черновую, какую угодно! Не стесняйтесь…» Что с ним стряслось? Неужели одумался?
— Не знаю… — уклончиво ответила Люда. — Не могу сказать, Платон Тимофеевич.
— Хорошо, если он одолел свое упрямство, — легко вздохнул Трунин. — Нам легче станет работать.